Александра Сашнева - Танго с ветром

— Это могло быть интересно, — усмехается Джонни.

Смирившись, Малышка снимает босоножки.

Рита и Соня сидят в кафе и едят мороженое. Громко играет арабская музыка. Она витиевато кружится над пестрыми рядами. Осенний рынок не так оживлен, как летом, но все же бархатный сезон — это еще сезон, и местные стараются выжать из последних деньков последние заработки, чтобы потом проедать их всю зиму.

Это приятно — сидеть в кафе, поедая мороженое, смотреть, как мимо идут люди: мужчины, женщины, дети. Шум шагов сливается в однообразный ритм. Соня закрывает глаза, и ей начинает казаться, что мимо ползет огромная гусеница.

Рита в который раз набирает номер на телефоне и слушает длинные гудки. Она по-прежнему бледна, и руки подрагивают.

— Почему она не отвечает? Трубку не берет? А вдруг она реально заболела?

Соня спокойна, она видит в Рите свое прошлое, и ей смешно то, что казалось серьезным. И от этого грустно. Почему она сразу не поняла, что потом ей будет просто смешно?

— Может, в ванной, — высказывает Соня предположение. — Выйдет — ответит. Не нагоняй.

Рита ест мороженое, Соня ест мороженое. Мимо идут люди, бегут собаки. Идет нищенка с сумкой, роется в мусорке.

— Ненавижу Сисяру! Ненавижу! — Рита кипит, она должна что-то сделать, чтобы найти выход скопившейся энергии, но выхода нет. Все, что сейчас волнует ее, — это ее разгоняющийся «трамвай», но у нее нет над ним власти. Соня смотрит на муки Риты и думает, что отвлечь ее можно только чем-то более сильным, более страшным. И тут ей вспоминается маньяк. Маньяк — это не развод, не война, не болезнь. Это настоящий инфернальный ужас. Это не может уложиться в голове нормальной женщины.

Соня доедает мороженое и говорит:

— Не за что тебе ее ненавидеть, Рит. Кошка не хочет зла мышке. Она просто хочет есть. А я вот что подумала.

— Что?

— Вот смотри: люди. Идут все по своим делам. На работу, домой, на свидание. И среди этих людей идет маньяк. Например, вот этот продавец мороженого. Что он делает по ночам? Смотри, какие у него руки. Какие мерзкие пальцы. А что, если он этими пальцами берет скальпель или нож…

— Перестань, — теперь Рита между двух огней.

Развод — это то, что сейчас важнее всего, но маньяк страшнее даже этого. И воображение Риты зашкаливает от ужаса. Соня продолжает разговор, чтобы закрепить эффект.

— Кажется, что это где-то не здесь, — говорит она неторопливо. — Где-то в книгах, в кино из Голливуда. А они здесь. Среди нас. Любой может оказаться маньяком. И представь, пока не доказано, что человек маньяк, ты должна разговаривать с ним вежливо, здороваться с ним за руку! Вот что ужасно!

— Прекрати, Соня! — воображение заставляет Риту нервничать.

— А представь: ты выходишь замуж за приличного парня, он иногда ездит в командировки, привозит подарки, заботливый, нежный. А потом, когда у вас рождается первенец, ты узнаешь, что его отец — маньяк. Что он ездил в командировки на охоту. Приезжал в город, знакомился с девушкой, она приглашала его в гости, и он пил ее кровь и тихо уходил, пока все спали. А у тебя от него ребенок. Вот что ужасно. От этого ты уже никогда не отмоешься.

— Перестань! — Рита уже начинает злиться.

И Соня отпускает тему.

— Забей. Я же пошутила. Просто хотела тебя как-то отвлечь. У тебя все не так плохо, как ты думаешь.

К ним подходит нищенка и протягивает руку. Рита смотрит на нее и качает головой.

— Точно. Бывает и хуже. Идем?

— Идем.

Они встают, и Соня, достав купюру, подходит к нищенке, отдает ей деньги и торопится уйти, чтобы слова благодарности не успели догнать ее и не успели вцепиться в мозг стаей пираний.

— Да у нее матрас, — усмехается Рита, — наверно, деньгами набит. Знаю я этих нищенок.

— Я это не для нее сделала. Для себя. Мне так спокойнее.

Они бродят по рынку, разглядывая овощи, фрукты и прикидывая, что лучше купить. Виноград, дыни, арбузы, яблоки. А вокруг огромное бледное небо. И голова немного кружится, когда смотришь в него. Серебристая точка самолета чертит на голубом белую черту, и кажется, что Земля может покачнутся, и тогда все люди посыплются в небо. Не взлетят, а понесутся в вечном падении в глухую воронку одной из черных дыр. Здесь, на юге, понимаешь, что все московские башни нужны только для того, чтобы обмануть себя иллюзией прочности.

— Руки! Руки раскинь! — кричит Джонни.

Малышка слушает его, раскидывает руки, выпрямляется, и волна окатывает ее с ног до головы белым облаком пены, и Джонни, сделав последний снимок, машет рукой. Малышку тут же сбивает с ног. Она выбирается из воды злая, как сто чертей. Она чуть не плачет от досады. Но Джонни не обращает на это внимания.