Александр Якутский - Солипсо

Доктор войдёт в палату стремительно и как будто даже озабоченно. И только убедившись, что посетителей нет, примет свой обычный скучающий вид и перестанет торопиться.

Он осмотрит все приборы и графики, что успел нарисовать овощ, пока доктор отлучался. Заметит число «127.64» на какой-то распечатке и несколько раз стукнет по нему с досадой коротким толстым пальцем. Наконец, взглянет на овоща.

— Вот так, значит, да?.. — произнесёт с укоризной, не нуждаясь в ответе.

Ни черта он не слышит, уверен доктор. Лежит себе безмолвно и недвижимо. Вокруг стараются с десяток приборов: булькают, пищат, поскрипывают. Живут, в отличие от овоща. Выключи их — и с ним ничего не произойдёт. Разве что цвет лица немного изменится.

Чуть заслышав приближающиеся шаркающие шаги Гришиной мамы, доктор вскочит, сделает оптимистичное лицо и стремительно выйдет из палаты, столкнувшись с мамой в дверях.

— О! Доброго дня, Мария Анатольевна! А ваш-то, ваш! Сегодня совсем молодец! Вы, главное, не переставайте с ним разговаривать. Ему это очень нужно, поверьте моему опыту. А сейчас прошу извинить: срочный вызов к другому пациенту...

И доктор унесётся легким ветерком, не дав ей произнести ни слова.

Что он теперь такое — вопрос сложный. Кроме сознания не вернулось ничего. Никаких физических признаков наличия себя самого он не обнаружил.

Зато сразу почувствовал преимущества такого состояния. Тело ни в малой степени не беспокоило мозг такими глупостями, как голод, холод и мигрень. Перестало волновать всё, связанные с существованием лично Григория. Мама, ученики, коллеги, вот бы на море, коммуналка опять выросла... Всё это потеряло всякий смысл и значимость в связи с утерей физического себя.

Мозг с благодарностью принял высвобождение ресурсов и бросил их на любимое дело — постижение внешнего мира. То есть, это раньше мир был внешним. А теперь он уютно расположился внутри. Все и любые факты, слышанные им когда-то, давно утерянные в повседневной суете, теперь возвращались в активную память и укладывались кирпичиками Вселенной, что продолжала расти в его голове, в точности копируя ту, что размещалась когда-то вокруг утерянного тела.

Квазары, пульсары, суперструны, пузырьки... Всё это перестало быть словами и магией, превратилось в волнующую реальность. В управляемую реальность, вот ведь счастье какое! Вдоволь налюбовавшись на свой мир, Григорий решился на захватывающий эксперимент. Будучи единоличным владельцем собственной Вселенной, он поставил перед ней задачу: прекратить разбегание галактик.

Они замерли лишь на микробную долю секунды. И тут же устремились навстречу друг другу, направляемые тем самым полем, частный случай которого так долго называли гравитацией. Грандиозное зрелище. Планеты продолжали вращаться вокруг своих солнц, солнца — вокруг центров своих галактик, а галактики мчались навстречу друг другу. Мчались и схлёстывались в титанических объятьях, приникая друг к другу своими чёрными дырами, перемешивая нещадно свои солнца и планеты, сокрушая их в пыль, выбрасывая в пространство могучие потоки энергии, раскаляя всё окружающее.

Пространство всё сокращалось и сокращалось, температура всё повышалась и повышалась. Вот уже материя начала превращаться в бульон. Вещества разлагались на атомы, ядра, протоны, барионы. Все эти кирпичики мироздания продолжали стремиться друг к другу, чтобы слиться в экстазе и тут же рассыпаться на ещё более элементарные частицы.

И вот наконец коллапс подошёл к своему логическому завершению. Гигантской Вселенной больше не было. Не было пространства и времени. Осталась одна лишь точка, вместившая в себя всё. Бесконечная плотность при бесконечной температуре. Её Величество Космологическая Сингулярность. Начало.

И тут Григорий будто споткнулся. Внезапно перед ним встал вопрос, на который он не смог ответить:

— А как же Бог?

Это был даже не вопрос, а целое море вопросов. Есть или нет? Сотворил или нет? После сотворения принимает участие или нет? Един, триедин или каков? Мириады вопросов. И ни малейшего намёка на ответ. Сознание, вместившее в себя копию Вселенной, с лёгкостью раскрывающее все её тайны, о Боге не знает ровным счетом ничего.

«Всё-таки вера, исключительно вера,» — понял Григорий и перестал рисовать графики.

Забегают, загрохочут какими-то тумбочками на колёсах, вытеснят Марию Анатольевну из палаты в коридор. Она попытается что-то сказать, но вместо этого смешно проблеет, а доктор не станет смеяться. Он продолжит говорить непонятные и страшные слова белым халатам, снующим по палате. И ещё проорёт: «Закройте дверь! Немедленно!» Поэтому она не увидит, что они там будут делать дальше.