Марина Москвина - Дом на Луне

Поэтому когда неожиданно позвонили в дверь, мы даже не обратили внимания, зато Рита вышла в коридор и быстро открыла. Кеша накинул одеяло на гору денег, и все застыли, как на спиритическом сеансе, глядя на стол и прислушиваясь к голосам в коридоре.

— Сахару не надо? Мешок недорого, — послышался хриплый бас.

— Нет, не надо нам сахару, — закричал Кеша, боясь, что Рита скажет: нужно, будем варить варенье когда-нибудь , и пригласит продавца сахара на кухню.

Единым фронтом мы двинулись к двери. Продавец, приезжий мужик в тельняшке и ветровке, посмотрел на эту шеренгу, явно настроенную недружелюбно к нему и его сахару, и ретировался.

— Никому не открывать! Приказано ведь никому не открывать дверь! — возмутился мальчик, — а вы тут устроили проходной двор.

Осталось только явиться преподобной Вере из общества «Свидетели Иеговы», которая на протяжении года названивала Маргарите и по телефону давала ей божественные наставления, хотя они абсолютно друг с другом незнакомы. Более того, она стала предлагать заглянуть к Маргарите на огонек. Тут Фима проявил бдительность и устроил жене скандал. Пришлось Рите продолжать учиться на заочном.

— Мы уже скоро переходим к Иисусу, — с гордостью говорила Рита.

— Только сейчас? За все это время? — удивлялся Фима.

Потом ей позвонила с такой же целью Надежда. Но Рита вежливо отклонила Надежду , сославшись на то, что у нее уже есть Вера .

— Вера — наш человек, — созналась Надежда.

— Осталось только начать трезвонить еще одной прохиндейке по имени Любовь, — сказал Кеша.

Теперь нужно было поменять доллары на рубли, а уж потом забрасывать в стройуправление, где как-то запросто сказали:

— Привозите все целиком, осталось два дня, вы рискуете, надо заключить договор.

Мы упаковали доллары и евро в полиэтиленовый пакет, положили деньги на дно огромной сумки, сверху набросали Фимины рубашки не первой свежести. Вроде мужики едут в прачечную стирать белье, а не везут охапку валюты в какой-то левый банк для обмена. Видите ли, эту квартиру можно покупать только за рубли. Так вот мальчику присоветовали одного банкира, замечательного тем, что порядочную сумму он обменивает с минимальным процентом.

На молниеносном военном совете постановили, что в оперативную группу включат Серафима.

— Ему будет интересно! — сказал мальчик.

Фиме велели сбрить щетину, надеть шерстяной черный без просверка костюм-тройку, подаренный мальчиком дедушке со своего плеча сразу после защиты диссертации, галстук, модные ботинки и швейцарские часы.

С ботинками вышла заминка. Фима не знал, какие выбрать.

— Ботинки к черному костюму, — поучал Серафима внук, — должны быть черные. ЧЕРНЫЕ! А не вишневые! И не персиковые!..

Благодаря общим усилиям образ бесприютного кокни, ночующего под мостом на берегу Темзы, сменил шикарный облик дона Корлеоне — такой у нашего Фимы необъятный диапазон.

— Тебе можно прохиндейничать на такой экзотической внешности, — уважительно сказал мальчик.

Мы даже начали опасаться, как бы у него не поинтересовались, когда он явится отдавать деньги за квартиру, почему он берет всего-навсего однокомнатную в захудалом районе, а не в Староконюшенном переулке или в доме Пороховщикова.

Итак, трое элегантных и непринужденных в обращении джентльменов с клетчатой дорожной сумкой, красноречивее клетчатой кепки повествующей о приверженности Фимы англомании, а также о том, что если он и не покупает лондонские футбольные клубы, то уж, по крайней мере, жить не может без английского эля, вышли из подъезда, сели в изумрудную ветеранскую «Оку», разогрели мотор и поехали. Мальчик за рулем, Фима — рядом, делая вид, что читает газету, а позади Иннокентий крепко прижимает к груди сумку с деньгами.

Рыцарь ордена тамплиеров, собравшись сделать вылазку против осаждающих его неверных, не сосредоточен так, как сконцентрировались эти трое, отправляясь на встречу с банкиром. Нервы у всех натянуты, как струны гавайской гитары. В памяти всплыли особо дерзкие случаи краж барсеток и сумок из салонов автомобилей.

Вспомнили директора художественной галереи из Таганрога, приехавшую на «Газели» — покупать столичное искусство. Ее интересовали картины из пуха и сухих цветов, есть такая группа художников-флористов. Все лето они живут на дачах, гуляют по лугам, собирают лютики и ковыль, сушат их, а длинными зимними вечерами сидят у себя в квартирках и клеят маштабные панно и миниатюры, поражая нас своей безудержной фантазией. И, что удивительно, хорошо продаются!