Марина Москвина - Опознание младенца

Не выдержав мук ревности, его жена Марыся, оставив ему семерых детей, прыгнула с обрыва. Случилось это в конце октября прямо на глазах у Моисея, но был туман, погода ужасная стояла в Бердянске той осенью, ему показалось, Марыся как прыгнула — сразу растаяла в воздухе, и тела ее почему-то потом не нашли; к тому же, обрыв был совсем невысокий, а дедушка Соля, Марысин первенец — он ее помнил немного, — рассказывал, что Марыся была очень бойкая, певунья, ходила вечерами на танцы и за ней страстно ухаживал один молдаванин в шляпе с маленькими полями, молдаване любят в шляпах ходить.

Дело получило широкую огласку. Скрываясь от правосудия, Моисей подался в Египет и восемь лет провел в склепе. Потом его видели в пустыне с горсткой весьма подозрительных личностей еврейской национальности. Он шагал, опираясь на посох, в сандалиях на босу ногу по раскаленному песку, желтый, высохший, едва живой, изнывая от жажды. Все искал какую-то Обетованную Землю.

Слухи насчет Моисея не были проверены, однако дедушку Солю по этому поводу не раз вызывали в ГПУ и на всякий случай исключили из партии. Напрасно дедушка Соля тряс там своей медалью за храбрость, проявленную при совании дула в рот брату Савенкова, напрасно умолял ясноглазого ГПУшника не верить злым наветам, а послать запрос в Египет и навести справки насчет его без вести пропавшего отца! И уж совсем напрасно на повышенных тонах и в недозволенных выражениях в конце концов заявил о том, что они, Топперы, еще не посрамили земли русской, а если вдруг случайно посрамили, то сын тут за отца не ответчик.

Сотрудник ГПУ по фамилии Молибога — «И. Г. Молибога» было написано у него на двери — велел дедушке Соле положить на стол партбилет.

Он плакал, когда клал его Молибоге на стол, а дома хотел застрелиться. Он вынул из комода свой парабеллум (врученный самим товарищем Ворошиловым!), взвел курок и приблизил к виску.

Но тут в комнату вбежала Эмма.

— Ни здрасьте вам, — дедушка Соля потом возмущался, — ни до свидания, ни «Соленька, брось парабеллум, это не игрушка!» — нет! Прямо с порога: «Соля! Убей меня! Я всю зарплату потратила на антикварную пепельницу в виде головы негра!»

— Ну посудите сами! — до глубокой старости восклицал Соля (а прожил он сто пятьдесят семь лет), когда рассказывал нам в сотый раз эту леденящую кровь историю. — Мог ли я распрощаться с жизнью, не учинив Эмме славную головомойку?!

— Эмма, Эмма, — вскричал он тогда, швырнув на кровать парабеллум, — как можно ветер иметь в голове в такой сложный исторический момент? Тебе же ни до кого нету дела! Что будет с Хоней, Джованни, Лизой, какая злосчастная судьба ожидает Боба, Изю и Диану, если, не дай Бог, со мной что-нибудь случится? Что они будут делать, Эмма, в этой проклятой жизни с твоей пепельницей, ведь у нас в семье, тьфу-тьфу-тьфу, никогда никто не курил, а есть постоянно хотят все и каждый!

Разлучившись с партбилетом, Соля сделал все, чтобы не расстаться с парабеллумом. Когда ему велели сдать оружие, он наотрез отказался, ибо поклялся страшной клятвой самому товарищу Ворошилову, что лишь в неравной схватке его сможет отнять враг народа.

Соле намекнули, чтоб он не разводил демагогию и отдал парабеллум по-хорошему. А то будет хуже. «Подумаю,» — сказал Соля. Как только за его гонителями закрылась дверь, он вышел в огород и закопал парабеллум под кустом картофеля.