Марина Москвина - «Я ухожу, как воздух между пальцев…»

Помню ваше «японское» трехстишие:

Вы эпатировали все побережье, хватали без разбору девушек за задницы, дико танцевали — одинаково обстриженные, чем-то ужасно смахивающие друг на друга, уж слишком нежные и утонченные на вид, то ли вы голубые, то ли сумасшедшие, полностью непредсказуемые — от вас что угодно можно было ожидать.

Вы нарочно просили меня:

— Почитай что-нибудь.

Я читаю, стараюсь. А вы:

— Х…ня какая!

— Меня чуть не стошнило несколько раз!

Вспомни, вспомни, как вы доводили меня до слез. Как орали на всю столовую:

— Маринке Москвиной муж изменяет!!!

Однажды ночью я гуляла у моря. На берегу туман. Море: ш-ш-ш!.. Смотрю — вы идете вдвоем. Вы шли и тихонько пели — то ли пели, то ли молились. Увидели меня:

— Крокодил! — замахали. — Иди сюда! Потом опустились с головой в туман и двинули ко мне на четвереньках. Я села к тебе на спину, и мы поехали вдоль берега в этом тумане. Море: ш-ш-ш! Небо в звездах. Стоит ли говорить, что эту ночь я не забуду никогда?

Про тебя ходили легенды, что ты был манекенщиком у Зайцева. Что ты экстрасенс, целитель, ученик Джуны. Этакий герой из кинофильма Отара Иоселиани. — Хотел бы я посмотреть, — говорил умудренный жизненным опытом Седов, — каким будет Андрюха, когда станет взрослым. Наверное, деловой, в костюме, с дипломатом…

Впрочем, на свое выступление Серега пришел в твоих джинсах голубых, в твоей куртке и даже в твоих ослепительно белых носках. Он ведь всегда снимает ботинки на светских раутах, особенно на сцене. Так что Седов был просто неотразим.

Гордясь другом, ты сидел в первом ряду — в его трениках с вытянутыми коленками, в его разношенных сандалиях на босу ногу и в его майке с нотами и словами песни «Я люблю тебя, жизнь!» на груди.

Седов имел оглушительный успех. Все так хохотали, так радовались. Отныне он сделался признанным гуру в детской литературе и стал всех поучать: — Полегче, полегче, — говорил нам Серега. — Сказочный ход и — прямое попадание от бога. Как начнешь требовать, ничего не выйдет.

— Надо быть «злей» на сюжет! — говорил он, дописывая мои сказки. — Тут надо как? Бить, бить, бить в одну точку, а потом — раз! И перевернуть все с ног на голову!

Там, в Пицунде, Юрий Кушак подарил мне книжку своих стихов. Вы схватили ее, полистали высокомерно… Кушак был руководителем поэтического семинара. А все на свете семинары, — вы говорили, — это когда зрелые дебилы учат жизни дебилов начинающих.

Ты начал вслух читать:

— Я открыл для себя Кушака! — сказал ты, потрясенный. И мигом сочинил:

— Да! Хорей у Кушака больше ямба Маршака!.. — двусмысленно подтвердил Седов.

С этими стихами вы ввалились в номер к Юрию Кушаку, приплясывая, без стука, обняли его и по очереди благодарно прижали к груди.

Из знаменитостей в Доме творчества отдыхал Владимир Леви. Ты заинтересовался. Долго разглядывал его биополе. Пришел к выводу, что аура у Владимира Леви — черная и прозрачная.

Владимир Леви с этой своей черной аурой, как ни в чем не бывало, ухаживал за моей подружкой Светкой. Они о чем-то поспорили — «на желание». Светка приходит ко мне и говорит:

— Загадай какое-нибудь желание? А Леви исполнит.

Я говорю: — Попроси, чтоб Седов с Антоновым меня никогда не забыли. — Не трать желание, — сказал Седов. — Мы тебя и так не забудем. — Тогда пусть в нашем туалете появится туалетная бумага!

Часа не прошло, смотрю: на холодильнике — рулон туалетной бумаги. И надпись: «Марине от Леви». Я это долго расценивала как чудо. А спустя много лет узнала, что ее Седов с Антоновым купили.

Седьмого мая у Светки был день рождения. Все собрались, выпили вина. Ты и Седов на протяжении часа неутомимо приплясывали (как последние идиоты) и распевали частушки типа: «…В общем, неудобно, зато бесподобно…» Вы уморили нас народным фольклором.