Виржини Гримальди - Аромат счастья сильнее в дождь

Я допила бокал. Потом второй. Позвонила Бену, но он не ответил. Написала два сообщения, спрашивая, где он? Уж не забыл ли он случайно? Ответа не последовало.

Всеми силами я пыталась обуздать тревогу, ведь он так неосторожен за рулем, к тому же вечно торопится из-за привычки опаздывать. Я-то за рулем, наоборот, всегда начеку. И в этом отношении мы прекрасно дополняли друг друга.

Официант теперь смотрел на меня с откровенным недоумением. Я произнесла:

— Он обязательно придет, не беспокойтесь.

Не уверена, что именно его я пыталась уберечь от беспокойства.

Ресторан вскоре должен был закрыться, но я не теряла надежды. Бен не сможет не прийти. Допускаю, что в последние дни его заботила масса других вещей, но ничто не оправдает его отсутствия в этот вечер. В интересах Бена было запастись надежным объяснением и довести его до моего сведения, по меньшей мере, с больничной койки.

Да нет, он наверняка уже в дороге. С минуты на минуту могла открыться дверь… Нет, он не мог со мной так поступить. Не мог с нами так поступить. Не прийти на свидание в день десятилетия нашей свадьбы стало бы слишком знаковым — в отрицательном смысле — событием. Он обязательно должен прийти. У него еще оставались тридцать минут.

Двадцать

Пятнадцать

Десять

Восемь

Дверь открылась, и я поймала улыбку официанта. Ну, конечно, я так и знала!

Серые брюки. Белая рубашка. Черные ботинки. Я мгновенно узнала приближавшегося ко мне человека. Он не был Беном.

— Не сомневался, что найду тебя здесь. Пошли, мы возвращаемся.

Я упрямо затрясла головой. Оставалось восемь минут, он еще мог прийти.

— Ну, пойдем же, Полина, мама волнуется.

— Подожди, папа, он придет. Я уверена.

Отец отодвинул стул и сел напротив. Положив руку мне на плечо, он сжал его, словно хотел вернуть меня к реальности.

— Ты же знаешь, доченька, его не будет. Зачем делаешь себе больно, надеясь впустую? Он тебя бросил три месяца назад. Вставай, мы возвращаемся.

Труднее всего было, когда я просыпалась. Пережить эти несколько секунд — причем число их варьировалось, — пока мозг еще не сформировал отчетливого представления о моей теперешней жизни. А потом я натыкалась на страшную реальность.

Самыми тяжелыми казались эти утренние часы после мучительных ночей, когда я видела во сне, будто Бен по-прежнему рядом. Открыв глаза, я вместо белых штор, фотографии Корсики и его тела в нескольких сантиметрах от моего видела перед собой розовую стену, плакат фильма «Титаник» и себя, лежавшую в одиночестве на одноместной кровати. И уж не знаю, что было страшнее: потеря мужа, распад нашей семьи или мое возвращение в собственную подростковую комнату в тридцатипятилетнем возрасте.

Говорят, время лечит. Со мной все происходило наоборот. Я не сразу начала испытывать боль по-настоящему. Вначале я не сомневалась: Бен обязательно вернется. Произошла нелепая ошибка. Разумеется, он вовсе не думал того, о чем говорил, скоро он это поймет, и мы посмеемся оба, а он еще больше, чем я.

Потом нахлынул гнев. Значит, ты решил поиграть со мной? Думаешь, ты мне так уж нужен? Смотри, дорогой, смотри, как я прекрасно без тебя обхожусь, я продолжаю жить, будто ничего не изменилось! Я так упорно внушала себе это, что в конце концов почти поверила: жить без него неправдоподобно легко, а те, кто не смог оправиться от несчастной любви, просто слабаки. Нет, не мужчина сделает мою жизнь несчастной!

Эта кажущаяся стойкость стала разрушаться постепенно, мелкими штришками. То внезапное желание не вставать утром с постели, то необъяснимое раздражение, слезы без причины, панические атаки… Мало-помалу мое тело наливалось пустотой. Радость из жизни ушла, желания улетучились, надежда сделала ручкой. Я жила, потому что нужно было жить, вернее, существовать, продолжать свое существование на автопилоте. Под оболочкой, которая всем казалась живой, скрывалось нечто угасшее, лишенное витальной энергии.

Знакомые подбадривали меня, хвалили, что я не пошла ко дну во время шторма, а выплыла на поверхность. Меня считали мужественной. Но на самом деле это было не так. И если я барахталась, выплывая, то лишь от страха. Потому что знала: стоит остановиться, и я немедленно окажусь на дне.

И все же в эти нескончаемо долгие дни случались моменты, когда мое сердце переполнялось счастьем. Точно в половине восьмого, когда отец еще спал, а мама принимала душ, я тихонько приоткрывала дверь в комнату, когда-то принадлежавшую моей сестре. В этой комнате, погруженной во мрак, я угадывала легкое посапывание, исходившее от детской кроватки. На ощупь, в темноте, я пробиралась к маленькому горячему тельцу, укрытому одеялом. Я принималась ласкать нежные щечки, волосы, прислушивалась к дыханию, которое постепенно учащалось, к сонному постаныванию, а потом вдруг раздавался тоненький голосок, пронзавший мое сердце нежностью: «Доброе утро, мамочка!»