Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

Историю я учила так же доверчиво, как географию, не предполагая, что она может являться предметом дискуссии. Будучи совсем маленькой, я с волнением созерцала в музее Гревена восковые фигуры мучеников, отданных на растерзание львам, или исполненную величия фигуру Марии-Антуанетты. Императоры, преследовавшие христиан, вязальщицы {91} 91 Вязальщицы — так называли женщин из народа, которые в годы Великой французской революции (1789–1794), с вязанием в руках, приходили слушать заседания Конвента, Народной ассамблеи и Революционного трибунала. и санкюлоты {92} 92 Санкюлоты — в годы Французской революции представители городской бедноты, а в период Якобинской диктатуры — синоним революционеров. были для меня чудовищным воплощением Зла. Добро стояло на стороне Церкви и Франции. На уроках я изучала правление пап и церковные соборы, но история моей страны интересовала меня куда больше: у нас дома много говорили о прошлом, настоящем и будущем Франции; отец с упоением комментировал труды Мадлена {93} 93 Мадлен Луи (1871–1956) — французский историк, специалист по Французской революции и Первой империи. , Ленотра {94} 94 Ленотр Жорж (Теодор Госслен, 1857–1935) — французский историк и журналист, специалист по историческим анекдотам, в частности эпохи Французской революции. и Функ-Брентано {95} 95 Функ-Брентано Теофиль (1830–1906) — французский философ и социолог, публицист, автор книг по философии, социологии, праву и экономике. ; мне давали читать огромное количество исторических романов и повестей, включая все собрание «Мемуаров» в обработке мадам Каретт. В девять лет я сокрушалась над несчастной судьбой Людовика XVII {96} 96 …сокрушалась над несчастной судьбой Людовика XVTI… — Людовик XVII (Луи Шарль Французский, 1785–1795), второй сын Людовика XVI и Марии-Антуанетты, стал дофином после смерти старшего брата. С началом Революции вместе с семьей был заточен в Тампль. После казни отца (1793 г.) принцами крови в изгнании провозглашен королем Франции; до 1795 находился под стражей и умер при неопределенных обстоятельствах. и восторгалась героизмом Шуанов {97} 97 Шуаны— четверо братьев Коттро, в 1793 г. возглавившие восстание в низовьях реки Мен и прозванные Шуа-нами за то, что собирали своих сторонников среди ночи криком лесной совы (chat-huant). . Идею монархии я отвергла довольно рано: как можно, чтобы власть передавалась по наследству и регулярно оказывалась в руках дураков? На мой взгляд, было бы правильным доверять управление государством людям компетентным. Но во Франции, я знала, к сожалению, дело обстоит иначе: над нами висит какое-то проклятие, страной вечно правят негодяи, поэтому Франция, изначально стоящая выше всех остальных наций, не занимает на мировой арене подобающего ей положения. Некоторые папины друзья спорили с ним, утверждая, что главным историческим врагом Франции является не Германия, а Англия. Но дальше этого разногласия не заходили. Существование любой другой страны расценивалось как недоразумение, представляющее опасность для Франции. Наша страна была жертвой преступного идеализма Вильсона {98} 98 …преступный идеализм Вильсона… — Томас Вудроу Вильсон, президент США с 1913 по 1921 г., в годы Первой мировой войны долгое время вел политику нейтралитета, рассчитывая на то, что Европа сама урегулирует свои конфликты, и только когда Германия начала войну подводных лодок, Конгресс объявил о вступлении США в войну (апрель 1917 г.). , ее будущему угрожал грубый реализм «бошей» и большевиков, а так как во главе страны не хватало лидера с крепким кулаком, то она шла к своей погибели. Впрочем, погибнуть предстояло всей культуре. Отец мой, проедавший собственный капитал, предрекал конец всего человечества; мама ему вторила. Повсюду нас подстерегала опасность: красная, желтая; со всех концов земли и со дна общества должно было прийти новое варварское племя; неизбежная революция повергнет мир в хаос. Отец предсказывал беды с такой горячей убежденностью, что на меня накатывала тоска: будущее, рисуемое в столь мрачных тонах, — это было мое будущее. Но я любила жизнь и не могла смириться с тем, что она заранее сводится к бесконечным стенаниям. Однажды, вместо того чтобы покорно пропустить мимо ушей поток фраз, живописующих ужасы нашего будущего существования, я сказала себе: «В любом случае победят люди». Послушать моего отца, так получалось, что человечество готовится к натиску каких-то безобразных монстров. Но ведь оба лагеря состоят из людей. В конце концов, думала я, победа будет за большинством; недовольные останутся в меньшинстве; если счастье перейдет в другие руки, разве это катастрофа? И Другие перестали видеться мне абсолютным воплощением Зла: я уже не понимала, почему интересы, которые называют моими, должны быть важнее, чем интересы Других. Я снова обрела способность дышать. Опасность, нависшая над землей, миновала.