Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

Несмотря на оптимизм заключительных строк, несмотря на вымученное оправдание Праделя, горечь Зазы прорывалась наружу; чтобы противопоставлять «творениям рук человеческих» сверхъестественную радость, которая, «по крайней мере, ни в ком не нуждается», надо было, чтоб в этом мире она уже не надеялась довериться ни одному существу. Я отправила по пневмопочте письмо Праделю, и он тотчас же написал ей. Она поблагодарила меня: «Благодаря вам я с субботы избавилась от мучивших меня видений». Но видения не надолго оставили ее, и с ними она была один на один. Даже моя забота о ее счастье отдаляла нас друг от друга: я сердилась на Праделя, а она винила меня в том, что я его недооцениваю; она выбрала отречение и, когда я убеждала ее защищаться, становилась непреклонной. Ее мать отказала мне от дома и всячески старалась никуда не пускать Зазу. Все же у нас состоялся долгий разговор, у меня, и я рассказала ей о своей жизни. На следующий день Заза прислала короткое, но исполненное чувств письмо, в котором говорила, как она счастлива этой нашей встречей. «Но, — добавляла она, — по причинам семейного характера, которые слишком долго объяснять, я какое-то время не смогу вас видеть. Подождите немного».

Со своей стороны, Прадель уведомил ее, что его брат только что сел на судно и в течение недели он будет целиком поглощен утешением матери. Заза снова сделала вид, что находит естественным то, что он без колебаний жертвует ею; но я была уверена, что ее грызут сомнения, и сожалела о том, что за восемь дней ничей голос не опроверг «мрачных предостережений», на которые не скупилась мадам Мабий.

Спустя десять дней я случайно увидела Зазу в баре «Поккарди»; я читала в Националке, она где-то неподалеку делала покупки, — встретившись, мы пошли вместе. К моему большому удивлению, она была очень весела. В ту неделю, что она провела в одиночестве, она много размышляла, и постепенно все упорядочилось и в ее голове, и в сердце; даже отъезд в Берлин теперь ее не пугал. У нее будет много свободного времени, она попробует писать роман, о котором думала с давних пор, и будет много читать: никогда еще у нее не было такой жажды чтения. Она с восхищением заново открыла для себя Стендаля. В ее семье так безоговорочно его ненавидели, что до недавнего времени она не могла полностью избавиться от предубеждения к нему; но, перечитывая его в последние дни, она наконец-то поняла его и полюбила без колебаний. Она ощущала потребность пересмотреть многие свои взгляды: у нее было впечатление, что в ней внезапно стали происходить серьезные перемены. Она говорила с горячностью, с пылкостью почти странной, в ее оптимизме была какая-то одержимость. Тем не менее я радовалась: она нашла в себе новые силы и мне казалось, что теперь она во многом сблизилась со мной. Когда я прощалась с ней, мое сердце было полно надежды.

Через четыре дня я получила записку от мадам Мабий: Заза очень больна, у нее жар, страшные головные боли. Врач поместил ее в клинику Сен-Клу; ей нужно одиночество и полный покой, любые визиты к ней запрещены: если жар не спадет, она погибла.

Я увиделась с Праделем. Он рассказал мне, что знал. На следующий день после нашей встречи с Зазой мадам Прадель была дома одна, когда в дверь позвонили; она открыла: перед ней стояла девушка, хорошо одетая, но без шляпы — по тем временам это было совершенно недопустимо. «Вы мать Жана Праделя? — спросила она. — Я могу с вами поговорить?» Она представилась, и мадам Прадель позволила ей войти. Заза огляделась; она была бледна как мел, щеки ее пылали. «Жана нет дома? Почему? Он уже на небе?» Испуганная мадам Прадель сказала, что он скоро должен вернуться. «Вы ненавидите меня, мадам?» — спросила Заза. Мадам Прадель стала возражать. «Тогда почему вы не хотите, чтобы мы поженились?» Мадам Прадель, как могла, попыталась ее успокоить; когда чуть позже появился Прадель, Заза была спокойна, но лоб и руки у нее горели. «Я провожу вас», — сказал он. Они сели в такси, и, когда ехали к ее дому, она с укором спросила: «Вы не хотите меня поцеловать? Почему вы ни разу не поцеловали меня?» Он поцеловал ее.

Мадам Мабий уложила ее в постель и позвала врача. Она объяснилась с Праделем: она не хочет несчастья для своей дочери и не станет противиться их браку. Мадам Прадель тоже не противилась: она не желала несчастья никому. Все улаживалось. Но у Зазы была температура сорок, она бредила.

В те четыре дня, когда она находилась в клинике Сен-Клу, она просила «свою скрипку, Праделя, Симону и шампанского». Жар не спадал. Мадам Мабий позволили провести последнюю ночь у постели дочери. Заза узнала ее, поняла, что умирает. «Не горюйте, мамочка дорогая, — сказала она. — В семье не без урода: у вас это я».