Сергей Довлатов - Русские цветы зла

— А не хочешь ли его посмотреть? — спросил Любин.

Я изумленно взглянул на него.

— Да здесь он, в Москве, в Сокольниках! Тиром заведует! Потолстел, подобрел и рюмки не чурается. Зайдем, поговорим, пивка по-стариковски выпьем, былое вспомним?

Но я, сославшись на недомогание и нехватку времени, отклонил его, впрочем, не настойчивое приглашение и быстро сменил тему разговора.

К заводскому клубу Витька Пискунов пришел в девятом часу, — два фонаря уже горели, возле облупившихся десятиметровых колонн толпились парни. Заметив его, они перестали разговаривать, повернули к Витьке свои хмельные лица: — Привет, Пискун. — Здорово… — Ну что — готов?

— Готов. Морально и физически, — Витька достал папиросу, приблизился к широколицому парню. — Дай-ка…

Парень вынул изо рта сигарету, протянул Витьке: — Собрались уж. Тебя дожидаются. — Черт с ними. — Витька прикурил. — С ними-то с ними, а попотеть тебе придется, это точно.

— А что ты волнуешься? Мне ж потеть, не тебе. — Запрокинув голову, Витька выпустил вверх дым, посмотрел на звезды.

— Да я не волнуюсь, я так. — Парень затушил окурок о колонну. Другой парень, высокий и горбоносый, оскалясь, хлопнул Витьку по плечу:

— Ничего, робя, Витьку с кашей не съешь! Он сам кого хочешь слопает! Правда, Витьк? Пискунов молча курил, привалившись к колонне.

— Да, Пискун, дозашибался ты, — качнул головой другой парень. — Не завидую. — Ладно, Жень, не расстраивай его… — А чего это они в клубе надумали? — Зал на ремонте. — А-а-а-а-а… Понятно.

Пискунов докурил, щелчком послал окурок в клумбу и, отстранив широколицого, двинулся к двери. — На танцы придешь? — Не знаю…

— В общем, Витек, бутыль с тебя по случаю такого случая, — хмыкнул горбоносый в спину Пискунова.

— Бутыль? — оттянув дверь, Витька обернулся. — Хуиль! Бутыль сам поставишь, за футбол еще задолжал… А за мной не заржавеет, не боись… Хлопнув дверью, он вошел в вестибюль. Внутри было пусто. Окошечко кассы не горело. На вешалках висел халат уборщицы, три чьих-то пальто и серый плащ Клокова.

«Приперся, — подумал Пискунов, проходя по вестибюлю. — Этого хлебом не корми, дай позаседать».

Дверь в зал была открыта. Пискунов вошел. На слабо освещенной сцене, прямо под громадным портретом Ленина, сидели люди. Они занимали середину длинного стола, покрытого красным сукном.

— Можно войти? — негромко спросил Пискунов. Его голос гулко разнесся по пустому залу.

— Входи, входи, — откликнулась Симакова. Она сидела в центре стола и перебирала какие-то бумаги.

— Он и здесь без опоздания не может, — сидящий рядом с ней Хохлов посмотрел на часы. — Пятнадцать минут девятого.

— Привычка, — рассмеялся Клоков. — В кровь вошло уж. Как ни день — так Пискунов. Кто опоздал — Пискунов. Кто напился — Пискунов. Кто мастеру нагру…

— Сергей Васильевич, — перебила его Симакова, — о Пискунове после. Давайте с путевками закончим. А ты, Пискунов, сядь, посиди пока.

Витька не торопясь прошел меж кресел и сел с краю, поближе к двери.

— Если дать сто кузнечному и сто десять литейному, как Старухин предлагает, тогда механосборочному останется всего восемьдесят четыре путевки. А гаражу вообще двенадцать… то есть четырнадцать, — зашелестел бумагами Хохлов.

— Ну и правильно, — спокойно проговорила Звягинцева, постукивая карандашом по столу, — механосборочный никогда план не выполняет, всегда завод подводит. Кузнечный с литейным поднажмут, а сборщики все на тормозах спустят: то станки у них ломаются, то текучесть кадров… Поэтому и завод-то не балуют — ни квартир, ни заказов, ни путевок.

— Ну, положим, квартир нет не только поэтому, — нахмурился Клоков. — У строителей не все ладится. Квартиры будут. В Ясеневе три дома заложили, в Медведкове два. А сборщиков тоже понять нужно. У нас ведь и ответственность больше, и условия потяжелее. И платят нашим рабочим негусто…

— Да ну вас! — Звягинцева распрямилась, отчего два ордена, прикрепленные к ее серому жакету, слабо звякнули. — Платят негусто! Платят всем одинаково. Работать нужно. План выполнять. Тогда и платить хорошо будут, и заказы появятся, и путевки. Весь завод горит из-за сборщиков. Весь!

— Но ведь надо понять, что работать на конвейере тяжелее, а за сто сорок рублей никто особенно не горит жела…

— Понять! Вон сидит, поймите его! — Звягинцева показала карандашом в полутемный зал, где меж круглых кресел маячила голова Пискунова. — Ваш ведь фрукт, из механосборочного. Поймите его! Он зашибает, прогуливает, а мы его понять должны.