Владислав Артемов - Император

Бубенцов поморщился. Вспомнил, насколько нелеп и смешон был он в целом ряде эпизодов.

«Ясно, что завязка сюжета снята была в “Кабачке на Таганке”. Сцена дьявольского искушения богатством — лучшей завязки не придумать! Далее драма строилась у них точно по Аристотелю, по нарастающей. Неожиданные повороты сюжета. Одноглазый с миллионами явился в отделение. Проститутки выручают героя. Нарочно подсунули покрасивей. Соблазнительные женщины обязательный элемент всякого шоу!»

Тут Ерошка с большим облегчением вспомнил, что постельных сцен им снять не удалось.

«Так, король бубен! Что ж мне сулила гадалка? Будущей славой искушала. Искушений должно быть три! Богатство, слава, власть! Именно в такой последовательности». Так думал Бубенцов.

Проходя по тесному, заставленному реквизитом закулисью, Ерошка украдкой, не поднимая головы, покосился в верхний угол. Под самым потолком вились белые провода. В сумраке светился глазок датчика дыма. Ерошка подтянул живот и немножко надул мышцы груди, как будто шёл он в плавках по людному пляжу у всех на виду. Ощущая на себе внимательный взгляд оператора, пересёк по диагонали пустую сцену. Ловко и красиво спрыгнул в зрительный зал. Ему оставалось пройтись по кабинетам и гримёрным, проверить исправность датчиков.

6

Рядом с дверью главного режиссёра стояли новенькие калоши с выстилкою из красного сукна. «Ценциппер из Пензы!» — догадался Бубенцов и стукнул в дверь. Никто не ответил. Ерошка ещё раз стукнул и вошёл. Перемены, произошедшие в знакомом кабинете, поразили его. От добротной и спокойной обстановки, которая была здесь ещё вчера при режиссёре Дыбенко, большом матерщиннике и грубияне, не осталось следа. Теперь всё было по-новому. Во-первых, на стене кабинета прямо напротив входной двери висел «Чёрный квадрат». Это была в несколько раз увеличенная копия. Полтора метра на полтора. Копия заключена была в массивную бронзовую раму, и вся эта громада, наклонившись, тяжко нависала над человеком, что сидел за столом.

Чёрный бархатный пиджак, розовая рубаха, голубой капроновый шарфик, повязанный на горле пышным узлом. В первый миг Ерошке показалось, что человек вышел из тьмы инфернального полотна. Склонив голову, новый режиссёр очень внимательно, даже подчёркнуто строго глядел на Бубенцова поверх тёмных солнцезащитных очков. По обеим сторонам лба, на крутых залысинах, там, где очень уместно смотрелись бы небольшие рожки, сияли лаковые блики. Вот уж кого никак не ожидал Бубенцов здесь уви... Да ладно! Ждал, конечно. Именно его и ждал! Потому совсем не удивился. На Бубенцова глядело лицо длинное, несколько вытянутое вперёд, со сбитым набок носом.

— Шлягер! — подтвердил хозяин кабинета, с большим достоинством наклоняя голову. — Меня зовут Шлягер.

Помолчал, пожевал толстыми своими губами и повторил веско:

— Адольф Шлягер.

Глава 11

Долг неугасимый

1

Адольф Шлягер, по-видимому, приложил максимум стараний для того, чтобы стать неузнаваемым. От прежнего, от вчерашнего Шлягера оставалось только странное впечатление гнусной извилистости, свойственной существу беспозвоночному. Он сидел, откинувшись в кресле, опасно покачивался на двух ножках. Руки переплетены на груди, как будто завязаны кренделем. Ладони прятались под мышками.

Трёхдневная, а может быть, даже и четырёхдневная щетина по-прежнему выступала на серых скулах. Отдельными кустиками там и сям росла она и на кадыке. Но если вчера щетина эта казалась печальной приметою бомжа, то сегодня её можно было классифицировать как артистическую изысканность.

Бубенцов молчал.

— Позвольте представиться. Режиссёр-постановщик Адольф Шлягер, — снова объявил Шлягер, прерывая затянувшуюся паузу.

— Знакомились уже, — устало и мрачно сказал Бубенцов.

— Ах, простите! — Шлягер картинно шлёпнул себя ладонью по лбу. — Простите великодушно! Допрежь как-то не удалось. Проклятая рассеянность. Знаете, мыслями-то своими я далеко отсюдова. Очень-очень далеко. За пределами.

Повёл широко ладонью, отвалился затылком к высокой спинке, устремил взгляд в дальний угол, под самый потолок, в запределье. Глаза затуманились.

— Гения корчим? — усмехнулся Бубенцов, следя за ужимками. — Ну и что ты собираешься поставить у нас, режиссёр-постановщик Адольф Шлягер?

Шлягер ещё более затуманил взор. Притворился, будто ещё дальше скитается его творческая мысль. Пальцы рассеянно набивали трубку. Злоба и отвращение всё более овладевали сердцем Бубенцова.