Владислав Артемов - Император

Откуда-то сбоку вновь высунулся нос Шлягера.

«Милейший, в сущности, человек, — думал Бубенцов. — Вот кто выслушает, утешит. Подаст мудрый совет в беде. А я-то... Эх! Ну почему только у захмелевшего человека появляется такой вот светлый, простой, правильный взгляд на всё сущее?.. Трезвый живёт в мороке, злобе, заблуждении...»

— Адольф, я неправ! Как же я был неправ! — сладкие, обильные слёзы умиления потекли по лицу Ерофея. — Я ведь тебя за подлеца принимал! Дурно думал о тебе! Ещё час назад. О, как это несправедливо!.. Я ведь думал, что ты сатанист!

— Стыдитесь, — озабоченно поглядывал на часы Адольф. — Что-то запаздывает духовник наш. Нешто поторкать его, потормошить?

— Стыжусь, — горестно говорил Бубенцов, опираясь мокрой щекою на руку. — О, скорей бы, скорей бы уж явился отец наш Скарапион!

— А и вправду пойти поторопить!

Шлягер пропал, только колыхнулась штора на кухонной двери. Спустя всего лишь полминуты новое движение померещилось Ерофею в тёмном углу, но ничего разглядеть не удалось. Неясное томление стало овладевать сердцем. И тут-то из-за кухонной шторы настороженно выглянул, помешкал, а потом высунулся весь — Бубенцов тотчас понял — сам отец Скарапион. О, долгожданный!.. Наклонившись вперёд, священник мелкими шажками побежал к Бубенцову. С огромной пышной гривой на плечах, с толстым носом, из-под которого широко расходились, торчали в стороны усы, заострённые на концах. Густые брови нависали поверх очков. Рыжая борода лопатой пласталась на груди. Худые, тощие плечи, впалая грудь, коротенькие ноги. При этом огромный, свисающий почти до колен живот. Живот этот колыхался при ходьбе, раскачивался под лиловой рясой, точно бурдюк с водой.

— На колена! — подойдя к столу, приказал священник тонким, визгливым голосом и пребольно ткнул Бубенцова кулаком в грудь.

Бубенцов, не рассуждая, бухнулся на колени. Мысли его заметались, не зная, на чём остановиться. Что же ему выбрать теперь из пёстрого сумбура прошлой жизни, где всё перемешалось, перепуталось? Не лучше ли сразу признаться, заявить о главной беде? О том, что вырвали вожжи из его рук, что уже не сам он управляет ходом событий, а руководит, управляет его поступками неведомая тёмная сила...

— На что жалуемся?

— Вот здесь ноет иногда. — Ерошка ткнул пальцем под рёбра.

— Правильно! Там накопляются грехи наши. Перечисляй, чадо!

— Перечисляю, святой отец! Грешен, грубил близким, — начал Ерошка с самого малого, невинного. — Много пил в своей жизни. И пью вот.

— Пил много? А давай-ка. Подтверди грех действием, — сказал Скарапион, поднимая стакан, не допитый Шлягером. — Клин, как говорится, клином!

— Клином, клином, клином, — закивал Ерошка. — Ах, батюшка, как верно сказано! Истинно так, святой отец!

— Ты вот что, парень, — насупился священник. — Ты слова «батюшка», а тем более «святой отец» не употребляй всуе. Не люблю. Претит. Давай-ка по-простому. «Комбат-батяня» слыхал песню? Вот и ты так же. Батяней меня называй. Ну, вздрогнем!

Бубенцов махом хватил стакан вина.

— Молодчага! — похвалил Скарапион. — Вижу, правду глаголешь. Без лукавства! Далее излагай. Но только мой тебе добрый совет. Ты представь себе, что ты не перед Богом каешься, а как бы пред демоном отчитываешься. Оно психологически получается сподручнее. Как бы заслуги свои перечисляешь, похваляешься! Оно ведь так и есть, если вывернуть! И у тебя легче пойдёт, разымчивей. В чём старец покается, в том молодец похвалится! Давай, хвались!

Бубенцов обтёр губы, продолжал повлажневшим голосом:

— Предал я, батяня, одного человека. Это меня мучит больше всего.

— Не «мучит» надо, а «радует», «тешит»! Похваляйся! Выворачивай!

— Далее... м-м... с женой дрался... — попробовал похвастаться Ерошка, но получилось как-то хило, не задорно. Кроме того, Ерошка, к удивлению своему, почувствовал, что напрочь забыл свои грехи.

— Проехали. Далее.

— Предал ближнего, — повторил Бубенцов. — Старика преклонного. С девицей одной также переспал.

— С Розой-то? Это не диво! Грех с такой не переспать, хе-хе... Повезло тебе, парень! Давай-ка ты, братец мой, выкладывай что-нибудь существенное, постыдное. Зачерпни из самого ила! С содомскими грехами как? — перескочил вдруг Скарапион. — Знаком? Нет тяги запретной? Не совершал? Не услаждался мысленно?

— Никак нет, батяня, — сказал Ерошка, сильно обескураженный таким неожиданным наскоком. — Не услаждался. Наоборот.

Скарапион потемнел лицом, расстроился, покачал головою укоризненно. Закусил клок рыжей бороды. Бубенцову стало совестно за то, что он не оправдал ожиданий.