Мэнээс все ходил по парку, ходил допоздна. Бездумно забрел в березовую аллею и опять, как по волшебству, очутился в дымчатых сумерках. Неожиданно на ум пришло: «А хорошо все же жить на белом свете!»
Когда ж во втором часу ночи, бездумно напевая:
— Тра-ля-ля-ля… — возвращался по безлюдному переулку, на самом выходе уже на проспект Свободы единственное светящееся окно в большом угловом доме его остановило. В окне стояла женщина спиной к мэнээсу Скачкову, рукой держалась за полураскрытую дверь, словно бы раздумывала, с какой стороны теперь ее закрыть. Остановившись, мэнээс увидел ярко освещенный номер дома, цифру 13 и, вспомнив все, ударил крепко себя по лбу: — Вот дурак! Коньяк совсем отбил память. Это надо же, идет себе распевает — тра-ля-ля-ля, — как будто и нет никакого дома номер 13. Как будто и нет никакого задания от Игоря Серафимовича!
Он тут же быстро, воровато огляделся и, слегка присев, бочком, бочком стал как бы подскакивать к левому фонарному цоколю у подъезда с бронзовой массивной ручкой. Поставил поближе к цоколю ботинок, нагнулся, стал завязывать давно развязавшийся шнурок. Одной рукой завязывал, вернее, попросту пихал, не попадая, шнурок вовнутрь ботинка, а другой в это время за цоколем поворачивал горизонтальную пластмассовую коробочку. Потом, все еще полусогнутый, зыркнул туда-сюда вокруг и уже тогда лишь, отряхивая руки, спокойно вышел на середку улицы. Все это не заняло и минуты, женщина по-прежнему в дверях стояла. Но теперь к ней слева откуда-то, из глубины квартиры, вышел высокий мужчина, кого-то очень знакомого напомнивший неожиданно мэнээсу Скачкову. Жаль, разглядеть никак не удавалось, в тени стоял высокий мужчина. Но по его позе, по ритмичному покачиванию густой шевелюрою мэнээс Скачков догадался, что высокий мужчина что-то зло выговаривает женщине. Еще и то убеждало в этом, что говорил он ей прямо в затылок. Мужчина прошел к двери на балкон и стал откидывать рукою зеленоватый тюль. Мэнээс Скачков, боясь, что его заметят, тут же, втянув голову, поспешил уйти. Мужчина же, повернувшись к женщине, продолжал… свой бесконечный монолог.
* * *
— Сколько я себя помню, я всегда чего-то хотел очень. И всегда, мне отвечали: «Хорошо, только не сегодня — завтра, через недельку, когда получим деньги…» И я ждал… завтра, через неделю… но желания мои никогда не исполнялись. Взрослые просто отговаривались, чтоб успокоить ребенка, и тут же забывали о своем обещании. Они и не думали выполнять ни завтра, ни через неделю. И я, ты знаешь, Мария, привык, привык постепенно к тому, что у меня никогда не будет ничего из того, чего я так страстно желал. Например, коньков-снегурочек или «английский спорт» (были такие), рыбалки не будет с ночевкой у костра, фотоаппарата «Турист», как у Борьки Баркова из нашего дома. Да я со временем и не напоминал об обещаниях, во всяком случае, редко. Все равно бы услышал: завтра, через недельку, когда получим деньги. Да и просил я теперь, уж ни на что не надеясь, а под действием какого-то инстинкта, мгновенного импульса — иметь то, чего вдруг так страстно мне захотелось. Например, детскую педальную машину с настоящим гудком, за которой однажды, не помня себя, ушел чуть ли не на другой конец города.
Высказать это нестерпимое желание, освободиться хоть немного от чего-то… Но с годами слой за слоем в душе моей эти невыполненные обещания откладывали неудовлетворение, какую-то постоянную напряженность. Да, жизнь прекрасна, видел я, но недосягаема. Даже рано женившись, ты знаешь, я остался при тех же интересах, как говорят картежники. Сейчас я думаю, что стань ты, Мария, моей женой тогда, все изменилось бы. Но та женщина была мне совершенно чужой, мне опять пообещали что-то… близкого человека, а на самом деле опять обманули. Да, теперь я уже точно понимаю, что окончательно это созрело во мне после неудачной женитьбы…
Вот так я постепенно уверился, что жизнь прекрасна, в ней много красивых женщин, таких, как ты, Мария, такой, как мы тебя с Иваном встретили, помнишь? Я все это видел, понимал, но уже твердо уверовал — все это не для меня. Для меня же — все прочее: пресное, серое…
— А война?
— О-о! Война, конечно, многое изменила, ты права. По крайней мере, после войны сумел же я найти силы и расстаться с постылым совершенно человеком. И все же тысячи невыполненных в прошлом обещаний делали свое дело. Вернувшись победителем с войны, я как бы еще долго продолжал шествовать по жизни в этом опьяненном победоносном состоянии, но опять же как в музее, где можно лишь смотреть, но ничего нельзя руками трогать.
Читать дальше