Юрий Тешкин - Полковник

Когда погас экран, директор и его первый зам повернули головы к заведующему лабораторией, который в этот миг, сложивши на груди руки, откинувши львиную голову, с полуприщуренной улыбкой все еще смотрел на погасший экран. Но вот встрепенулся, чувствуя, что высокие гости в нетерпении. Драчук, важно похаживая перед экраном, стал неторопливо раскрывать секрет только что виденного боя между черными и белыми. Оказалось, что черные и белые — это системы молекул, первые прообразы жизни, так называемые эобионты, внутри которых борются за суверенное право существовать в живых организмах левые и правые формы молекул. Биологическая же конструкция состоит почему-то в большинстве из одного типа молекул, условно их называют левовращающимися, Л-формами. Например, у левых аминокислот спирали действительно закручены в левую сторону. Известно, что в мертвой природе бок о бок с ними уживаются вполне правовращающиеся, Д-формы. Почему же для жизни Л лучше Д? Почему и как первозданный организм отобрал нужные для строительства элементы? Эти вопросы настолько важны, что академик Вернадский полагал, что, решив проблему Л- и Д-форм, мы решим и проблему происхождения жизни в целом.

И если, пытаясь восстановить древние биологические системы, мы пойдем назад по ленте эволюционного транспортера — а РК, то есть распад Круглова, подчеркнул Драчук, теперь вполне позволяет это сделать, — мы неизбежно окажемся у того участка транспортера, где именно и шел этот странный отсев молекулярных форм, их первичное разделение на Л- и Д-формы. Ну а если биоархеологам удастся смоделировать этот этап и доказать, что древняя система совсем не случайно смогла выполнить эту труднейшую работу по отбору Л-форм, то в какой-то степени этим и подтвердится право на существование не только этой прасистемы, но и ее всех далеких потомков. Как по раскопанному археологами обломку здания можно в какой-то степени судить обо всем доме, так и по одной клетке мы сможем судить об особенностях целого организма.

— Наша же лаборатория, — продолжал вдохновенно товарищ Драчук, — является уже следующим, так сказать, участком этого загадочного транспортера жизни, а именно там, где происходит переход от одной, самой первой молекулы, уже к группе близких молекул и далее от группы молекул к обособленному пузырьку — эобионту. Наши специалисты-математики решили создать математическую модель именно этого участка эволюции… Вообще-то и раньше математики пытались моделировать простейшие капли жизни — эобионты — и возможные химические превращения, в них происходящие. Но слабость подобных моделей была уже в том, что исход опыта был заранее логически предрешен той последовательностью данных, которые закладывались в их математическую программу…

— А ваша лаборатория, — перебил вдруг директор, — в этом плане, вероятно, что-то принципиально новое?

— Видите ли, уважаемый Глеб Максимович, м-м-м… на вопрос, поставленный в такой форме, мне будет несколько э-э-э… затруднительно ответить, но… но где-то, по-видимому, да…

— Что — «да»?

— «Да» — в том смысле, что мы действительно подошли к проблеме на качественно новом уровне… Видите ли, уважаемый Глеб Максимович, мы действительно только сейчас, с появлением таких мощных и сверхмощных машин, что нас окружают, — Драчук плавным жестом обвел электронную начинку помещения, глаза его потеплели, — да, да, мы, ученые, только сейчас смогли задавать нашим машинкам при моделировании физических процессов происхождения жизни более мягкие предпосылки, более близкие к естественным, к тем, что существуют в природе. Такие эксперименты мы для себя назвали машинным фильмом, один из них вы только что и просмотрели. О чем, собственно, он? Цель его — проследить за борьбой Л- и Д-форм молекул в процессе размножения эобионтов. Сценарием для него, естественно, послужили общие положения теории происхождения жизни, известные нам еще по средней школе. В интерпретации математиков это все приобрело следующий вид: действие происходит в «бульоне», содержащем неограниченное количество левых и правых молекул. Но наш бульон симметричен, то есть и левых, и правых в нем поровну. В этом-то бульоне и образуются наши капли…

— Коацерватные? По академику Опаринову?

— М-м-м… видите ли, уважаемый Глеб Максимович, есть смысл, на котором я остановлюсь, если позволите, ниже называть их все же привычнее для нас, ученых, — эобионтами.

— Ну-ну, извините, пожалуйста, называйте как хотите.