Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

— Улаху? — засмеялся Дачо. — Мало того, что ему бесплатно отдали дом бабки Мины, так еще и дощечку подавай!

— Почему бы и нет? — не унимался Христо. — Он и косит, и снопы вяжет, и виноградники опрыскивает, он тоже член кооперативного хозяйства…

— Член! Членом быть проще простого, — сказал Дачо и снова оперся о молоток. — Сколько декаров [9] Декар — мера земельной площади, равная 10 арам или 1000 кв. м. леса Улах отдал кооперативу? Много ли земли, скота, виноградников?.. Ничего у него нету, один паршивый «кранлет». Вот детей делать он мастер. Только для этого ума не надобно. Было бы время. Иди в любой дом и начинай производство. Это и дурак может.

Христо помолчал, подумал и заявил:

— Больно ты горазд языком чесать. Я тебя позвал бочку чинить, а ты стоишь, опершись на молоток, да покуриваешь.

— А кто ко мне пристает с этой несчастней дощечкой? — сказал Дачо и снова застучал молотком.

— Смотри, чтоб бочка была что надо, — предупредил Христо, не спуская глаз с рук Дачо. — Плохо сделаешь — получишь на лев меньше.

— Ах так, на лев меньше? — сказал Дачо и отложил молоток в сторону. — Тогда бросаю работу и иду домой. Сам починяй свою бочку, а у меня сегодня выходной.

— Знаю я тебя, пойдешь красить нужник, покрывать его черепицей!

Дачо не ответил, а принялся четкими и отмеренными движениями постукивать по обручу. Христо очень хотелось продолжить разговор о дощечке и справедливости, но он не знал, с чего начать.

За оградой по улице прошел путевой обходчик и кто-то из стариков. Обходчик нес на плече лопату, его длинная зеленая шинель была расстегнута. Они повстречались у самых ворот Христо и разминулись, не заметив никакой дощечки.

Баран заблеял. Овцы, запертые в сарае, ответили на разные голоса. Серая, у которой был самый низкий голос, сообщила, что нынче ночью она принесла двух ягняток. Оба ягненка были женского полу. Баран разбежался и со всей силы ударил в запертую дверь сарая, но она не открылась, и он не смог попасть внутрь. Вчера вечером его заперли отдельно, разлучив с овцами, а сегодня утром выпустили во двор, на волю.

Баран стоял на своем, а потому принялся сверлить рогами дверь — он не знал, что она заперта на щеколду, и к тому же сверлил в том месте, где были дверные петли. Овцы его подбадривали — они радовались, что снова увидят барана, а двое маленьких ягнят жались к теплому, поросшему серой шерстью материнскому боку, сосали два соска и робели — ведь они никогда еще не видели и не слышали барана. Овцы подсунулись головами к самой щели — там, где были петли, — и чувствовали горячее дыхание барана. Баран тоже чувствовал, как они мягко и влажно дышат — такие знакомые, такие покорные — и ему показалось, что двери вовсе нет. Но дверь была, и она но открывалась, потому что ни одна дверь не открывается со стороны, петель. Барану еще сильнее захотелось к овцам — пожалуй, никогда в жизни он не испытывал такого сильного желания быть с ними вместе. Разбежавшись, он нанес двери новый удар. Она в ответ только громко ухнула, двое ягнят еще крепче прижались к матери, а серая овца заблеяла гордо и жалобно, гордо — потому что баран хотел непременно увидеть ее дитяток, жалобно — потому что дверь не пускала его.

Тогда баран не на шутку разозлился. Кровь бросилась ему в голову, и ее расперло. Топча снег, он побежал по двору — с отяжелевшей головой, на легких, быстрых ногах. Индюшки с криком разлетелись в разные стороны, давая ему дорогу. Кровь несла его вдоль сетчатой ограды, отделявшей от сада двор. Он искал другого барана, потому что всегда, когда кровь бросалась ему в голову, против него стоял другой баран, готовый к бою. Но сейчас этого другого барана во дворе не было. Сделав несколько кругов, он остановился, удивленный и сбитый с толку. Никогда еще ему не встречался такой трусливый соперник.

— Хорош, ничего не скажешь! — похвалил Дачо, наблюдая за воинственным поведением барана.

— Еще бы… — сказал Спас. — Такого барана не часто встретишь. Я его специально выпустил во двор — пусть, думаю, побегает, может, порастрясет свои силенки.

— Такой не скоро вымотается, — заметил Дачо. — У меня был один, может, даже посвирепее твоего…

— Я твоего не видел, не знаю, — сказал Спас. — Но второго такого, как этот, я не встречал… Ты, братеник, знаешь, сколько я баранов перевидал на своем веку.