Максим Осипов - Человек эпохи Возрождения [сборник]

В последнем слове перед районными депутатами – оно напечатано в местной газетке – Городничий сказал: Чужие люди пришли в наш дом и разрушили его… Что за дом такой? К нашему приходу в нем и дефибриллятора не было. Здесь мог бы быть дом… “По газону не ходить!” – но газона-то нет, вытоптанная площадка, да и росло ли на ней что-нибудь?

Пустота занялась изящной словесностью. Большая анонимная статья “Отработка геноцида в масштабах района”. Начинается трогательно: Нас, русских людей, всегда упрекали в том, что мы ради благополучия других народов не щадим живота своего. Таково природное свойство души русского человека, заложенное в нас древними традициями и х ристианской любовью… Вскоре – little wonder – пассаж об инородцах: Хитроустроенные пришельцы приноровились использовать радушие русского народа для достижения своих низменных и корыстных целей – вот главная тема.

Наконец-то. Каково быть евреем в России? – спрашивает меня тетенька из международной еврейской организации, у них одно на уме. Отвечаю: трудно, но законно.

В своих алчных интересах инородцы ловко используют силы и средства государства, созданного тысячелетними усилиями русского народа. В таком духе – колонка. Дальше – еще три про больницу, с цифрами, датами приказов, входящими и исходящими номерами, детальная разработка, небесхитростное вранье. Все перемешано, как авторы в шкафу у Конфидентки. Теплые слова о Городничем (“внук ветеранов, сын солдата”) и – модуляция в далекую тональность – об А. П. Чехове, раздел “Почему ослепла прокуратура”, немножко про нас с Коллегой (“кардиоинвесторы”, “горе-кардиологи”) и кода – про Значительное лицо, про то, что им движет: Сила антинародная, антирусская, а власть, ее направляющая, – масонская. “Темные они”, – говорят мне добрые люди. Я бы сказал иначе – плохие. Оттого и темные, что плохие, не наоборот. Хам на автомобиле выполняет опасный трюк: внезапно наезжает сзади и светит фарами – посторонись! Он тоже темный? “ Ты умнее, плюнь…” Ладно, тьфу. А про то, что умнее: если коэффициент интеллекта выше, значит ли, что умнее? Третий Рим куда ближе ко второму, чем к первому, – тут важен не интеллект. И, боюсь подумать: что если именно эта неуступчивость (не из злой воли – из стремления к цельности), бесконечная готовность к жертве собой и другими, вера в слова победили и поляков, и французов, и немцев?.. Надо, чтобы все как-то притихло, надо много работать, надо жить вместе. Будем считать случившееся – инициацией.

“Никогда уже наша жизнь не будет прежней, – говорю я Коллеге. – Мы не пойдем в чебуречную – там сами знаете кто. Ничего, можно пельменей поесть. Мы, конечно, не уедем, но дом надо застраховать, дома горят. Бумагу ведь подделали, какие еще у них шалости припасены? В эту аптеку не ходите, просто не ходите и все. Муниципальная закрыта? Ладно, завтра, да в ней и дешевле (вообще-то – одно и то же). Ставить дом на охрану, построить забор. Гулять вдоль Оки незачем, а если приспичит, съездим в Дракино, другая область – всего пятнадцать километров, там тоже красиво и никого не встретишь. Да и зачем нам гулять? – можно окна открыть, воздух всюду хороший. Что мы, в самом деле, – дачники? Мы не дачники. Мы стали своими. Теперь мы свои”.

март 2008 г.

Провинция – дом, теплый, грязноватый, свой. Есть на нее и другой взгляд, наружный, поверхностный, разделяемый, однако, многими, кто оказался тут не по своей воле: провинция – слякоть, мрак, живут в ней – несчастные, самое лестное, что можно о них сказать.

Крик домашней птицы разгоняет зло, за ночь набравшее силу.

Больничное утро. На койке – худой прокуренный человек, шофер, не домашняя птичка, у него – инфаркт. Страшное миновало, и он наблюдает, как лечат соседа, бомжеватого старичка, у того на запястье синее солнышко. Разряд – и сердечный ритм пришел в норму. “Деду стало легче, реже стал дышать”, – произносит шофер из-за ширмы. Мы переглядываемся с ним. Разрешат ли водить автобус? И более злободневное: как бы не встретились у него в палате жена и другая женщина – та, что кормит его шашлыком. Шофер тоже кое-что про меня понимает, довольно многое: дикие птицы весьма проницательны.

Ясное устремление – любить не одних только близких, домашних, а шире – людей и место. Для этого требуется вспоминать, приглядываться, сочинять.

Вот, из детского: мы с отцом куда-то идем далеко по жаре. Деревня, ужасно хочется пить. Отец стучится в незнакомый дом, просит воды. Хозяйка говорит: воды нет, но выносит холодного молока. Мы пьем и выпиваем много, литра, наверное, полтора, отец предлагает хозяйке денег, та пожимает плечами, произносит без выражения: “Милок, ты сдурел?”