Заза Двалишвили - Дом последнего дня

– А разве есть разница?

Руслан сощурил единственный глаз и задумался. Он молчал некоторое время, а потом медленно заговорил:

– Знаешь, цивилизация… она борется с преступником, изолируя его от общества, а культура ищет в этом преступнике человека. Первая видит в тебе потребителя, и только, а для второй важна твоя душа. Но самое главное: цивилизация ориентируется на настоящее, а культура – на вечность.

– Следуя твоей логике, получается, что цивилизация ориентирована на жизнь, а культура – на вечность, то есть, на смерть, так что ли?

– Да, для культуры главное – покойник, – тихо произнес Руслан, и от этих слов Ираклию стало не по себе, а чеченец тем временем продолжал свою мысль: – Что такое живой человек? Тебя нету, потом ты рождаешься, живешь, умираешь, и тебя опять нету. И до рождения человека, и после его смерти лежит целая вечность, по сравнению с которой жизнь – всего лишь маленький эпизод. Так что тогда важнее и значительнее?

Где-то далеко послышался волчий вой, за ним другой, третий. Руслан умолк и замер, а на лице его отразилась страдальческая гримаса.

– Это оттуда, смотри, как воют.

– Откуда оттуда? – ничего не понимая, переспросил Ираклий.

– После начала чеченской войны в этих лесах стало полным-полно волков. Они тоже сбежали от войны, перешли границу и теперь от тоски на луну воют, небось, скучают по родине. Звери, они все понимают. Ведь там, за горами, моя родина, и хоть до нее рукой подать, возвращаться мне туда нельзя. Никогда я не увижу свой дом. Знаешь, иногда так плохо на душе, что самому выть хочется. Здесь хорошо, нет войны и смерти, но мой дом там. Иногда даже завидую этим четвероногим: кончится война, и они вернутся назад, а я останусь здесь, один и навсегда. Этот вой для меня как колыбельная, как напоминание о родине. – Руслан встал, взял автомат и направился к двери. – Пойду посмотрю, чего они так встревожились. А вы не скучайте, скоро вернусь, – он затворил за собой двери и скрылся в темноте.

– Жалко папу, – неожиданно заговорила Саида, когда они с Ираклием остались одни. – Он часто вот так уходит, стараясь поближе подкрасться к волкам, но те издали чуют человека и сторонятся его. Иногда в ясную погоду, когда нет тумана, папа поднимается на самую высокую вершину, откуда в бинокль можно увидеть границу, а за ней – Чечню. И тогда он часами смотрит туда, не отрывая глаз от бинокля.

– Тебе жалко отца?

– Конечно. Я бы на его месте так не мучилась. Зачем нам Чечня, там война, смерть, кровь, а здесь хорошо и обо всем забываешь.

– А почему тебе здесь хорошо, Саида?

– Здесь нет неба.

– Нет неба? – не понял Ираклий.

– Счастье – это когда нет неба, по которому летают самолеты и бросают бомбы. В Чечне есть небо, и люди там несчастны.

Ираклий невольно посмотрел в окно. Действительно, за широкими ветвями деревьев при тусклом свете луны неба совсем не было видно, и царившая кругом ночь казалась вечной. Странно было все это, ведь уже давно пора наступить рассвету.

А тем временем юная чеченка продолжала делиться своими мыслями вслух:

– Мы с отцом останемся здесь навсегда и будем жить счастливо, только он иногда очень скучает по дому.

– А ты?

– Я уже нет. Я совсем маленькой была, когда папа меня сюда привез. В Чечне помню только небо и много самолетов, помню еще, что мы жили в городе в большом доме, но его разбомбили.

Вдруг неподалеку послышалась автоматная очередь, столь необычная в этих глухих местах, и от неожиданности оба вздрогнули. Саида сняла со стены второй автомат и повернулась к выходу.

– Куда ты, девочка? – невольно спросил Ираклий.

– Пойду гляну, может, волки напали на отца. Обо мне не беспокойтесь, я хорошо стреляю. отец научил. А вы покуда подождите, мы скоро вернемся.

Она также исчезла в ночи, и теперь Ираклий совсем один остался в полутемном доме. Не зная, как быть в подобной ситуации, он бестолку стал ходить из угла в угол, иногда прислушиваясь, но выстрелы больше не повторялись. В голову лезли разные нехорошие мысли: «Черт знает что такое, кто эти люди, и что они здесь делают? А вдруг в заложники меня возьмут, у них это лихо получается: сегодня ты гость, а завтра – пленник. Да и зачем они оба ушли, оставив меня одного? И место здесь какое-то странное, темное, зловещее. Девочка точно сказала: здесь нет неба. Может, просто взять и уйти, пока они не вернулись? Деревня должна быть где-то поблизости, сам доберусь, без посторонней помощи, тем более, что скоро рассвет. Странно, почему до сих пор не светает, и почему девочка сказала, что здесь нет неба? Куда же я все-таки попал? Прямо как у Одиссея: в пещеру к одноглазому циклопу с его красавицей-дочкой, а главное, мне здесь тоже очень хорошо, потерял даже ощущение времени, и тупая боль в груди куда-то исчезла. Еще неизвестно, что меня здесь больше удерживает: одноглазый бородач или большие карие глаза его дочери, а может, еще что-то?». Взгляд невольно упал на полку возле окна, там лежало несколько книг и стопка пожелтевших газет. «Почитать, что ли? Свет тусклый, но разобрать можно». Ираклий подошел к полке с газетами и взял самую верхнюю. На первой странице крупным планом было напечатано несколько фотографий и внизу жирными буквами: «Известный полевой командир Руслан Гасаев погиб в схватке с пограничниками при переходе российско-грузинской границы. Его труп был обнаружен и опознан по следующим приметам: длинная рыжая борода, отсутствие одного глаза. Этот одноглазый монстр, на совести которого сотни людских жизней, в течение нескольких лет мстил федералам за свою дочь, погибшую во время бомбежки Грозного. Теперь в результате успешно проведенной операции он и его отряд ликвидирован». И тут же фотография самого Руслана Гасаева. При взгляде на нее Ираклия прошиб холодный пот. «Господи, они оба мертвы, и отец, и дочка. Я попал в заколдованный лес, что находится позади кладбища. Вот почему здесь тусклый лунный свет и нет неба. Теперь понятно, почему так долго не наступает рассвет, здесь он никогда и не наступит. Да, но ведь лес заколдован, и живым сюда нет ходу; и если я тут, то значит, меня нет среди живых, я тоже умер. Вот почему не чувствую боли в груди, ведь чувствовать боль – это удел живых, а я умер и нахожусь среди мертвых на том свете. Я умер, но когда и как? В какой-то момент мое уставшее сердце перестало биться, и жизнь кончилась. Наверное, теперь мое бездыханное тело лежит где-нибудь далеко отсюда, в том чужом городе, а душа нашла обитель в этом лесу, возле родной деревни, как и должно было случиться; а может, все это пустые фантазии, и надо убираться отсюда, пока не поздно. Одиссей ведь тоже побывал на том свете и вернулся, и от одноглазого циклопа, и от красавицы нимфы Калипсы ему удалось уйти, потому что его ждал родной дом. А ведь мой дом отсюда совсем близко, тридцать пять лет я шел к нему и сейчас, когда оказался почти рядом, неужели остановлюсь и в бессилии опущу руки?». Ираклий вдруг понял: либо он сейчас уйдет, либо останется здесь навсегда. Он встал, надел куртку и, открыв дверь, шагнул в темную неизвестность.