Заза Двалишвили - Дом последнего дня

– А вообще-то ведь есть специальные службы для подобных инцидентов, где же полиция? – спросил чей-то голос.

Кто-то в толпе стоял, кто-то покидал место происшествия, одни громко возмущались, другие молча наблюдали за происходящим.

– Маркеса бы сюда. Ну, натуральная хроника заранее объявленной смерти.

В это время лысый мужчина поднял канистру над головой, и прозрачная жидкость полилась сначала на голову, а потом и на одежду. Через мгновение вспыхнуло яркое пламя. Журналисты включили микрофоны, операторы направили видеокамеры в упор, а заинтригованная толпа еще больше зашумела и подалась вперед.

Пламя переметнулось на одежду, еще миг – и было бы поздно, но неожиданно мужчина то ли от страха, то ли от боли пронзительно закричал и начал срывать с себя одежду, а затем проворно прыгнул в брызжущий неподалеку фонтан. Огонь на теле мгновенно потух, только совсем рядом догорали сброшенные лохмотья.

Наконец появились несколько полицейских, они вытащили из фонтана полуголого мужчину, на лице которого застыла жалкая улыбка. Теперь он чем-то напоминал маленького ребенка, потерявшегося в большом и чужом городе. Стражи порядка посадили бедолагу в черный ворон и куда-то увезли. В толпе кто-то свистнул, кто-то съязвил, послышались отдельные смешки, и только журналисты с разочарованием укладывали аппаратуру в машину: сенсационного материала явно не получилось. Все это больше походило на комедию, чем на драму.

«И надо же было именно сейчас наткнуться на такое», – подумал Ираклий. Город, где он провел большую часть своей жизни, теперь казался ему чужим, злым и бесчувственным. «Если я сейчас упаду на улице и умру, никому до меня просто не будет дела. Я буду умирать, а люди будут просто проходить мимо, спеша по своим делам, да разве только я… Господи, живем в миллионном городе, а на самом деле каждый из этого миллиона одинок, словно на необитаемом острове. Одиночество в большом городе среди людей, куда от него деться?»

Ираклию еще раз вспомнился потерянный и жалкий вид лысого мужчины, когда полицейские под насмешливые выкрики толпы заталкивали его в машину. Город, словно огромный каменный мешок, давил и душил – ни вздохнуть, ни пошевелиться.

…

Позади послышался протяжный сигнал, стук колес, и через минуту из-за поворота выскочил состав поезда. Немного оглушенный, Ираклий отскочил подальше от рельс и прижался к бетонной стене. В ночной тишине горели только две передние фары электровоза, и ощущение было такое, будто рядом мчится какое-то огромное доисторическое чудовище. Чудовище, изрядно прошумев, промчалось мимо и скрылось за следующим поворотом. Еще некоторое время слышен был стук колес, а потом наступила девственная тишина, которую нарушало только журчание реки да квакание лягушек. Река протекала рядом, по ту сторону железнодорожного полотна, и теперь под тусклым лунным светом казалась серебристой. А по другую сторону поднималась покрытая буйной растительностью гора.

Ираклий шел по рельсам, еще с детства прекрасно помня, что это единственная дорога в этом диком и заброшенном крае. Ему было восемь лет, когда дед продал доставшийся от предков деревянный дом в деревне и их семья окончательно переселилась в город. Сколько времени кануло с тех пор, сколько воды утекло: деда давно уже нет в живых, а он сам теперь – взрослый мужчина, которому давно перевалило за сорок, но, и Ираклий это прекрасно осознавал, никогда потом он не был таким свободным, беззаботным и счастливым, как в те годы, когда маленьким мальчуганом бегал по склонам этих гор, вместе с соседскими ребятишками плескался в серебристых волнах тихо журчавшей реки, а вечерами, уставши от беготни и игр и присев где-нибудь на крутом склоне, слушал эту воцарившуюся вокруг божественную тишину. Странно, что за все тридцать пять лет он так ни разу и не нашел время, чтобы вырваться из города и навестить эти места. Все некогда было, но теперь он твердо решил: если ему суждено умереть, то пусть это произойдет здесь, а не в том душном и чужом городе. «Ну, прямо как у Гомера: Одиссей и его долгий путь возвращения домой», – промелькнуло в голове. Эта история о человеке, долго скитавшемся на чужбине и, несмотря на все трудности и невзгоды, не потерявшемся, как песчинка, а вопреки всему вернувшемся и отстоявшем свое место под солнцем, была всегда близка Ираклию. Одиссей скитался на чужбине двадцать лет, он носится по океану жизни с тех пор, как родители продали родовой дом в деревне и переехали в город. Тот последний день в деревне запомнился еще и тем, что у соседей родилась девочка, которую, как Ираклий потом узнал, назвали Марикой. Он уехал, а она родилась. Теперь ей тридцать пять: почти в два раза больше, чем тот срок, который боги определили Одиссею на скитания. Уже взрослая, зрелая женщина, наверное, имеет собственных детей; и за все время, что она живет, Ираклий ни разу не видел своего дома. Иногда даже казалось, что жизнь Марики, которую он не знал, каким-то мистическим образом была связана с его судьбой, и кто знает, может быть, она и была его Пенелопой. Как-то не верилось, что на этой земле обетованной его могла достать костлявая рука смерти. Здесь он родился и впитал первые радости жизни, здесь, среди этих гор, он снова вернет свои жизненные силы.