Олег Попцов - И власти плен...

— Замолчи…

Ему нетрудно представить выражение ее лица. Измени он тон, скажи какие-то, пусть не ласковые, привычные слова, извинения, и она заплачет. Тихо, пряча голос, глотая слезы и захлебываясь слезами. И тогда ему станет стыдно. И он будет успокаивать ее, жалеть. А она оттолкнет его, не примет ласки и, прорываясь сквозь слезы, выкрикнет что-то обидное. А он не обратит внимания на ее слова и как бы простит ее вспыльчивость, окажется выше мгновенного желания мести. Сколько раз так было! И не поймешь, кто кого прощал. Он хотел промолчать, понимал, что должен промолчать, но не мог. Откуда бралась эта обида, под каким слоем памяти накапливалась, набирала взрывную силу? И вот прорвалась.

— Я всегда говорила!

— Всегда? — Он вздрогнул. Его собственный вопрос таил какой-то обличительный смысл. Всегда, постоянно, каждый день? Это различие в понимании ситуации все эти годы существовало между ними, а он не замечал, не слышал? Чего он ждет от этого разговора? Раскаяния жены? Застарелых обвинений в свой адрес?

— Ну, хорошо. С этим все ясно. — Левашов обернулся.

Лицо ее было замкнутым, холодным. Левашов сделал несколько шагов к столу. Ему пришла в голову неожиданная идея, и он раздумывал, осуществить ли ее тотчас, в присутствии жены, или повременить. В движениях появилась нарочитая замедленность. Выдвинул ящик стола, достал чистый конверт, осмотрел его со всех сторон. Двумя пальцами поднял приглашение и аккуратно вложил его в конверт. Теперь пауза была просто необходима. Он, как фокусник, повертел запечатанный конверт в руках, предлагая присутствующим убедиться, что конверт настоящий и никакого обмана тут нет. Затем вынул ручку и надписал адрес: «Машиностроительное объединение. Метельникову». Щелчком оттолкнул конверт от себя, он заскользил по столу, и теперь из любой точки комнаты было видно: на полированной поверхности, в самой середине стола, лежит запечатанный конверт.

Мельком взглянул на жену. Понял: надежды на примирение пока нет. И так же не спеша вышел из комнаты. В дверях обернулся, почувствовал, что так вот уйти, не сказав ничего, нельзя. В голосе обозначилась глухая хрипотца. Откашлялся.

— Пойдешь в магазин, не забудь бросить в почтовый ящик. Банкет — удовольствие дорогое. А так хоть какая-то экономия. Как видишь, я становлюсь другим — оберегаю его интересы.

Лидия Васильевна старательно перепроверяла список подтвердивших свое будущее присутствие на банкете. Находящихся в отъезде она помечала крестиком, оповещенных через второе лицо — восклицательными знаками. Напротив фамилии Левашова стоял знак вопроса.

В суете, в предъюбилейных хлопотах мимо глаз, мимо сознания проходило многое, на что в обычные дни и сама она, и муж непременно обратили бы внимание.

Уже неделю утренняя почта имела весьма объемный вид. Лидия Васильевна извлекала мятые конверты из тесного почтового ящика. Метельников пошутил: «При виде этих писем я испытываю угрызения совести. Меня знает до неприличия много людей». Завтракали, как правило, на скорую руку, по этой причине письма и поздравительные телеграммы не зачитывались, Лидия Васильевна лишь перечисляла фамилии и адреса. На что Метельников, уткнувшийся в газеты, произносил свое всепонимающее «угу».

Этот конверт почти не выделялся среди других, единственно был менее помят, и еще, может быть, марка привлекала внимание, приклеенная чуть косовато, но внушительных размеров. Марка была из серии юбилейных, посвящалась художнику Сурикову и изображала картину «Утро стрелецкой казни». Обратного адреса не было, и, обнаружив в письме лишь карточку приглашения, Лидия Васильевна не сразу вспомнила, кто такие Владимир Арсеньевич и Агния Федоровна, которых супруги Метельниковы рады будут видеть в 19 часов в Жемчужном зале ресторана. А вспомнив, вздохнула раздраженно: Левашов есть Левашов. Никто другой так поступить не мог!

Лидия Васильевна отыскала в списке Левашовых и аккуратно переправила вопросительный знак, стоящий напротив фамилии, на знак восклицательный. Пусть это будет ее маленькой хитростью. Муж не станет вдаваться в детали. Он сам сказал: «Я их пригласил, а дальше пусть корректирует жизнь». Исправленный восклицательный знак выглядел излишне рыхлым, обращал на себя внимание. Лидия Васильевна покачала головой, и еще несколько восклицательных знаков были утолщены. И хотя теперь весь лист обрел вид неопрятный, Лидия Васильевна осталась довольна. «Ну не будет Левашова, что от этого изменится? Ничего. Отсутствие не может ничего изменить. Изменить может только присутствие» — так считала Лидия Васильевна.