Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

— Давай, дочка, покажи зубки, — подначивал папа. — Партии не нужны бесхребетники. Твой отец — консультант по торговле фьючерсами. Если ты такого империалиста не можешь прикончить, на что ты вообще способна?

После этих пикировок Алиса всегда плакала — хотя вообще-то ее мало что могло довести до слез. Она готова спасти отцу жизнь, а он язвит!.. Скоро она зареклась есть мясо, а заодно и ходить с папой на охоту. Правда, рогатую голову каменного козла — настоящего каменного козла, трофея из последнего их с папой путешествия в Африку, — от изголовья своей кровати Алиса не убрала. Действительно, в стеклянных глазах светилась житейская мудрость — козел будто понимал, что некоторым внутрисемейным конфликтам противопоказано излишнее освещение.

Мы вслед за мамой встали в очередь за благословением и мало-помалу продвинулись к преподобному Уитроу. Раскрасневшийся преподобный нервно хлопнул меня по спине, скроил улыбку шоумена и сообщил, как его радует тот факт, что моя сестра и я вновь стали проявлять интерес к Церкви.

Я изо всех сил старался сдерживать пары «Джигги Джуса», пока мы сопровождали маму домой. Она вновь упомянула о том, насколько серьезно ее намерение поступить в семинарию и сподобиться рукоположения.

— Не имею ни малейшего желания докатиться до уровня домохозяйки, которая гребет по супермаркету с тележкой и только и думает, чего бы еще попробовать. Но и строить из себя представительницу богемы тоже не по мне. Двайт! — Мама остановилась посреди тротуара и обернулась. — Двайт, тебе не кажется, что Нью-Йорк имеет свойство растворять человека в себе? Человек начинает принимать городскую суету за собственное душевное волнение. С тобой так не бывало?

— Еще как бывало! — немедленно подхватил я с целью произвести впечатление чуткого собеседника. — Чтобы я стал таким вот бритоголовым хлыщом в обтягивающих джинсах и кожаном пиджаке, да еще с карманной собачонкой, — да никогда!

— Вот видишь, мама, — констатировала Алиса, — я давно говорила, что Двайт у нас голубой. Этим все объясняется.

Но мама от Алисиных домыслов всегда открещивалась — она мечтала о внуках.

— Что ты несешь? Двайт такой мужественный, — возразила она.

В этот момент я очень мужественно рыгнул, невольно утвердив маму в ее мнении.

Мама только вздохнула.

— Последствия продолжительного сидения в Епископальной церкви, — объяснил я.

Меня мутило. По воскресеньям вероятность как встречи с мамой, так и всех вытекающих отсюда последствий была заметно выше, чем в другие дни, — обычная, ничего не значащая статистическая конвергенция, которая, однако, может создать ложное впечатление.

— Мама, если бы я действительно злоупотреблял, я бы сейчас тут не шел. Я ведь легковес. Мне бы следовало пить больше. Или хотя бы чаще.

На северной стороне Одиннадцатой мы с Алисой расцеловали маму и заверили ее в скорейшей встрече с нами обоими. В маминых голубых глазах отразилась любовь, и я понял: она (любовь) так сильна, что мама сама ее боится. Думаю, мама настолько глубоко прониклась жизнью ближнего своего (например, мужа и детей), что увиденное потрясло ее, и она зареклась заглядывать на самое дно. Надо сказать, я прекрасно представлял, как человек может скрывать чувства от их избытка.

— Счастливо, — сказали мы друг другу и собрались расходиться.

Мама отодвинула щеколду калитки, исчезла в строительных лесах, но через несколько секунд снова появилась.

— Дети, сходите куда-нибудь, развейтесь. Вот, Двайт, возьми на мелкие расходы. — И мама вложила мне в ладонь несколько банкнот. — Своди в кино сестру, а то она совсем в книжках закопалась. И купи себе жвачку.

Я вернулся к Алисе, которая ждала меня на тротуаре, и спросил, хочет она в кино или не хочет.

— Может, попадется документальный фильм. Об эксплуатации трудящихся, например.

— Оставь деньги себе.

— Алиса, давай сходим. Признаю, последний раз, когда мы проводили время вместе, я вел себя неподобающим образом. Извини.

Алиса молчала. Действительно, мы не обсуждали тот случай с самой осени.

Наконец Алиса спросила:

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— А тебе-то что? Ты сама уже монашкой стала, как мама.

— И что тут удивительного? Я одна сейчас, потому что когда-то, в незапамятные времена, у мамы имелся муж.

— Называла бы уже вещи своими именами, как привыкла. Стесняться в выражениях ни к чему. Ты монашка, только служишь не Богу, а коммунизму.

— Итак, я монашка, потому что… Ну-ну, договаривай!