Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

Сквозь слезы я услышала, как дверь в очередной раз со скрипом открылась. Это была не мама, которая уже приходила несколько раз и просила успокоиться. Это была Сабрина.

Она молча забралась на кровать, а потом моя сестра, которой не нравилось, когда ее обнимают, целуют или даже прикасаются, прижала меня к себе.

– Не волнуйся, – пробормотала она. – Теперь я о тебе позабочусь.

Но я ей не поверила. Сабрине, которая от любви сжимала мои запястья и забрасывала язвительной критикой. Которая ненавидела широ, тибс и просила заткнуться, когда я пела. Как она обо мне позаботится?

Словно услышав мои сомнения, сестра начала петь. «Eshururururu, eshururururu, ye binyea enate tolo». Я никогда не слышала, как она поет, даже по праздникам. Вообще не знала, что она умеет петь. И все же она пела колыбельную чистым голосом. Она пела ее, как будто тоже родилась с песней.

– Пой со мной, – сказала она.

И я запела. «Eshururururu, eshururururu, sefecheme azeyea segagere azeyea seserame azeyea sehedeme azeyea yenima biniyea werede ke jerbayea». Мы лежали вместе и пели в унисон, даже не стараясь. Наши голоса идеально сочетались, так легко, как никогда в жизни.

Мы пели, и я перестала плакать. Я верила, что пока мы поем вместе, у меня все будет хорошо.

Когда мне было девять, Амми объявила, что к нам приедет семья ее сестры из Пакистана. Я очень обрадовался. Ведь еще не встречался ни с Халой, ни с Халу, ни с тремя своими кузенами. Юсне было девятнадцать – слишком взрослый, чтобы представлять интерес, но близнецы Амир и Аиша оказались моими ровесниками. Аиша была очень громкой и непослушной и быстро сдружилась с моей младшей сестрой Халимой – они сбегали тайком в «Севен-элевен» за печеньками и чипсами.

И я остался с Амиром, невысоким, тихим и осторожным – полной противоположностью его сестры. Он не хотел ходить в кино, играть в мини-гольф или даже отважиться на поездку на Манхэттен, чтобы познакомиться с достопримечательностями. Поэтому мы сидели дома и играли в настольные игры или лежали во дворе, наблюдая за взлетающими из аэропорта Ньюарк самолетами. «Это рейс семнадцать «Континентал Эйрлайнз» до Лос-Анджелеса», – сказал я Амиру. А когда тот спросил, откуда я знаю, показал ему блокнот, в который записывал все отправления и прибытия. Я никому его не показывал, потому что Саиф предупредил, что если кто-то заметит, меня могут неправильно понять. Но Амир не увидел в блокноте ничего странного, а когда я признался, что мечтаю однажды стать пилотом, он не подумал, что я сошел с ума. «Можешь прилетать ко мне в Пакистан», – ответил мне на это Амир.

Он каждый день ходил со своим папой молиться, и на той неделе я к ним присоединился, хотя обычно делал это с Абу только по пятницам и в праздники.

– Твой кузен делает тебя набожным, – заметил Абу.

– Твой кузен превращает тебя в подлизу, – сказал Саиф.

Однажды я вернулся из мечети и застал Амми и Халу за обеденным столом. Амми там часто работала. Она разложила бухгалтерские книги, рядом стояла ее чашка горячего чая. Хала жаловалась на Аишу, которая таскает вредную еду и прячет улики в мусорке, их-то и обнаружила Амми, от нее вообще мало что укрывалось, будь то утерянные чеки или плохое поведение детей.

– Она так потолстела, – брякнула Хала, качая головой.

– Она не должна врать, – возмутилась Амми, внеся информацию по чеку и переложив его из одной стопки в другую.

– Меня больше беспокоит то, что она толстеет, – ответила Хала. – Сильно толстеет.

Амми щелкнула языком.

– Ей и так не особо повезло с внешностью, – продолжила Хала. – Наверное, еще в утробе Амир забрал себе всю ее красоту. Проще найти ему мужа, чем Аише.

Я не совсем понял, о чем они говорили, но от мысли об Амире и его муже в моем животе что-то странно защекотало.

После этого я стал постоянно украдкой смотреть на Амира. Он был симпатичным. Его длинным ресницам можно было позавидовать, волосы ниспадали на лоб, а губы были красными и блестящими, как у Халимы, когда она тайком мазала их запрятанным в рюкзаке блеском. Я наблюдал, как его губы складываются бантиком, когда он пил лимонад через трубочку, и представлял, каково это – быть трубочкой между губ Амира.

– Что?! – спросил меня Амир, поймав за подглядыванием.

И снова это щекочущее ощущение.

Во время асра на следующий день я бормотал молитвы, глядя на ухо кузена. И как я прежде не замечал красоту его ушей? Хитросплетения, складки, утонченный изгиб мочек, которые у некоторых, как у Абу, прижимались к шее, а у других, как у Амира, торчали. Я словно впервые прикоснулся к своим ушам, и щекочущее ощущение вернулось.