Элис Макдермот - Девятый час [litres]

Домой после работы Салли возвращалась в холодной темноте, под уличными фонарями, залепленными туманом. Как ей жить после того, что она увидела? Одно дело отказаться от монастыря со словами «я передумала» после долгой поездки в поезде, показавшей ей правду грязного мира, показавшей, что при встрече с человеческой грязью она получает не утешение, а проклятие и удар в лицо. Но теперь ей хотелось отказаться от самой жизни, ведь как жить, зная, что все ее дни ведут к той неподвижности, той бессмысленности, к звериному запаху смерти?

В этот поздний час каждая церковь, мимо которой проходила Салли, была слабо освещена. Начался Великий пост. Она знала, что внутри статуи укрыты пурпурными саванами. Что-то знакомое чудилось ей во влажном камне и тенях. Сырость и холодная земля. Знакомо, но безотрадно. Она вышла к монастырю. Тут тоже свет за окнами казался тусклым. Монахини, наверное, устало молятся под конец проведенного в трудах дня. Она пошла к себе домой – к дому матери – и увидела свет в окне спальни. Ее мать там совсем одна? Или неподвижность вернула ей мистера Костелло? Салли целый день о нем не думала. И какая жизнь ждет теперь ее мать? Сирень, ландыши. Ясная погода в июне. Теперь они вольны пожениться. Салли попыталась проникнуться радостью, ощутить ее всем своим существом, охладить ее – так иногда молитва способна унять электризующий зуд, потребность двигаться. Но никакие мысли о лете не могли сделать менее ярким воспоминание о неподвижности миссис Костелло.

Лиловый носовой платок с остатком квасцов все еще лежал у Салли в сумочке.

Ее намерения, ее нелепый план убийства теперь казались ей ребяческими, наивными и невинными. Она хотела спасти душу матери пусть даже ценой погибели своей собственной. Но в своей ребяческой наивности она не понимала, что это означает.

А вот ее отец знал. Давным-давно знал, лежа в своем выдолбленном пространстве под землей: неподвижность, которую не одолеть никакой молитвой, никаким желанием, никаким воображением и никакой жертвой. Конечно, он никогда к ним не вернется.

Она вошла на кухню Тирни. За кухонным столом под одинокой лампочкой сидели Том и Патрик, стол был завален раскрытыми книгами и листами бумагами. Когда она появилась, они посмотрели на нее с безразличием братьев.

– А мы уже думали, куда это ты запропастилась, – сказал Том. – Ма решила, что ты к себе вернулась.

И снова она сняла пальто и шляпку, теперь отсыревшие и тяжелые от влаги, и повесила на крючок за дверью. Опустив сумочку на пол, вышла на тусклый свет.

– Выглядишь как утонувшая крыса, – беспечно заметил Патрик и, не вставая, отодвинул от стола стул рядом с собой. – Отдохни-ка. Выпей стакан молока.

Откинувшись назад, он потянулся и взял с сушилки стакан, наполнил его из бутылки, которая уже стояла на столе. Патрик поставил стакан перед Салли, пока она садилась, а потом оба вернулись к своим занятиям. Никогда в жизни она не ощущала такой усталости – даже после двух бессонных ночей в поезде.

Патрик объяснял Тому какой-то график, который рисовал в блокноте. Том раз за разом запускал руку в волосы, от чего они вставали дыбом, словно сопротивляясь объяснениям.

– Уровень воды в сообщающихся сосудах всегда одинаков, она сама его ищет, – говорил Патрик. – Ну как ты не понимаешь!

– Не понимаю, и все, – раздраженно откликнулся Том. – И от того, что ты это повторяешь, ничего не меняется. Что это значит? Ты хочешь сказать, у воды есть мозги, есть глаза? Она расхаживает, выставив вперед руки, как слепой? Чушь собачья.

Патрик склонился над страницей.

– Это значит… – Он провел пальцем по листу. – Просто попытайся вникнуть. Вот акведук. Вот водонапорная башня. Вот трубопровод. Вот клапан. Улавливаешь?

– Ну и что? Я все равно не понимаю, о чем ты.

В тусклом свете лампочки на его лице обозначились тени. Он был выше и плотнее брата. Глаза с набрякшими веками. Том был тугодумом, а Патрик – слишком уж башковитым. К этому в семье привыкли, и это служило неисчерпаемым источником шуток, в которых обоим доставалось поровну: Тому – за ошибки, которые сделал по невежеству, Патрику – за ошибки, которые совершил из высокомерия.

– Ну, так вот, – продолжал Патрик, – уровень воды в сообщающихся сосудах…

Не успел он договорить, как Том вскочил ноги.

– Знаешь, с меня хватит! – Он повернулся к Салли. – Сама разговаривай с этим попугаем, если хочешь. А я спать пойду. – Он ткнул пальцем в сторону широкой кухонной раковины: – Кран открой, если вздумаешь узнать, чего ищет вода.