Элис Макдермот - Девятый час [litres]

На мгновение сестра подумала: есть что-то ангельское в их бледной схватке: лопатки – как крылья, сплетенные тела, мягкие складки светлых одеяний и танец пылинок в солнечных лучах. А потом она увидела, что их рты черны и раззявлены. Беспомощно раскрыты, словно это был внезапный рефлекс, чтобы облегчить краткие, судорожные вдохи. Дыхание ведь здесь драгоценно.

Сестра Иллюмината смотрела на них лишь мгновение, потом отвернулась. Вот он – голод, подумала она.

Женщина была молодой матерью из богатой семьи – одних лет с сестрой Иллюминатой. Не прошло и месяца, как она умерла. Старик был доктором из Сиракьюса в штате Нью-Йорк, он вернулся к своей семье приблизительно тогда же, когда сестра Иллюмината в свой монастырь, – на легких у обоих (по его словам) навсегда останутся шрамы от пережитой болезни.

Голод существует. Таков был урок, который усвоила сестра Иллюмината, а потом забыла за годы, пока трудилась в прачечной монастыря. Но она снова вспомнила о нем, когда Салли вернулась из Чикаго, и сестра Люси объяснила ближайшему кружку монахинь (Иллюминате, Жанне, сестре Юджинии и старой сестре Мириам), что обнаружила девочка.

Они сидели в зале, которую сестры смиренно называли трапезной, – на самом деле это была парадная гостиная богатого особняка. Зала все еще была красивой: высокий потолок, деревянные панели стен, толстые шелковые гардины, за которые заплатил богач. В этой комнате сестры вкушали простую трапезу, а еще тут устраивали вечера с карточными играми и чаепития для дам комитета вспоможения, рождественские праздники для местных бедняков или принимали епископа. Эту комнату монахини использовали, чтобы произвести впечатление и на неимущих, и на богатую шушеру.

Свет маленьких лампочек в люстре над отполированным столом, за которым сейчас сидели монахини, красиво отражался в темной древесине – как свет звезд в пруду. Пока сестра Люси рассказывала, какие приняла меры, чтобы удалить Салли с места «неблагоразумия» ее матери, сестра Иллюмината вспомнила, что видела похожий пруд, похожий танец звездного света в санатории на севере. Она вспомнила пруд, бодрящий холодок ночи, высокие черные стволы в темноте и аромат сосен. Она вновь ощутила ноющую боль в покрытых шрамами легких. Она вспомнила старого врача.

Она вспомнила урок, который усвоила в тот первый день в санатории, усвоила, но забыла: голод существует.

Теперь сестра Люси говорила о собственности, которую орден должен получить по завещанию, о поместье на Лонг-Айленде. Тамошний просторный дом можно превратить в дом престарелых, а в прилегающих строениях со временем разместить больницу. С этой сферой жизни ордена сестра Иллюмината сталкивалась мало (она называла ее «делами наверху»), и, на ее взгляд, в ней было столько же честолюбия и тщеславия, сколь и служения больным беднякам. Разумеется, в этом присутствовало и добро, и щедрость католической семьи, которая оставила сестрам поместье. Сестра Люси сказала, что собственность не перейдет к ним легко, без ограничений. Но материнская обитель в Чикаго поспособствует, и местная епархия тоже внесет свой вклад. Епископ одобряет. Кое-какие добрые дамы из комитета вспоможения предложили помощь мужей, предпринимателей и банкиров с Уолл-стрит, мирских людей.

Разумеется, в этом было добро, но и алчность тоже. Сестра Иллюмината улавливала ее в пылком тоне Люси: размер участка, дом, банки и закладные, епископ, кардинал…

От поместья пользы (говорила сестра Люси) больше, чем могла бы принести в одиночку любая сестра, посещая дома бедняков.

Своего рода мирское честолюбие, думала сестра Иллюмината. Оно хорошо идет к мужеподобному лицу сестры Люси. И тут же мысленно помолилась о прощении за злые мысли.

Сейчас не время, говорила сестра Люси, тревожить дам из комитета вспоможения или возбуждать в округе пересуды, вышвырнув на улицу вдову, которая вот уже почти двадцать лет известна как монастырская прачка.

Сестра Иллюмината подняла взгляд от электрических звездочек, отражавшихся в полированной поверхности обеденного стола. Она чувствовала застарелую ноющую боль в легких. И в распухших коленях. Старая монахиня знала, что настанет время (возможно, уже скоро), когда она не сможет спускаться в подвал и подниматься обратно. Она прекрасно сознавала: без помощи Энни ей не управиться и с половиной дел, тех самых дел, которые во благо монастырю. Если Энни прогонят, на ее место, несомненно, назначат монахиню помоложе или, возможно, даже наймут в помощь другую нуждающуюся вдову из округи. И тогда станет известно, сколько долгих часов сестра Иллюмината порой просто дремлет на своем высоком табурете у гладильной доски – под снисходительной улыбкой доброй Энни. А поскольку никакую больше пользу сестра Иллюмината приносить не может, ее каждое утро будут отводить в вестибюль конторского здания, или на продуваемый пятачок у спуска в подземку, или ко входу в универмаг и ставить ей на колени плетеную корзинку для сбора милостыни. Палка, на которую она теперь опирается, станет лишь дополнительной приманкой.