Элис Макдермот - Девятый час [litres]

В кошельке Салли было пять долларов, еще пятьдесят она приколола к подкладке сумочки, их предстояло по приезде в Чикаго передать сестрам.

Она заняла место у окна. Выглянув наружу, Салли увидела, что мать стоит на платформе, под руку с сестрой Жанной. Они опирались друг на друга, хотя сестра Жанна доставала матери только до плеча. Мать хорошо смотрелась в шляпке и сером выходном костюме. Салли еще ощущала непривычные запахи пудры и губной помады, которыми мать пользовалась, только когда ездила на Манхэттен. Эти две женщины словно сошли с киноэкрана – мать и сестра Жанна выглядели поразительно изысканными и чистыми. Салли помахала и послала воздушный поцелуй, а мать прикоснулась рукой в перчатке к сердцу, потом подняла ладонью вверх, словно отпускала в полет птицу.

Салли осмотрела вагон, почувствовала энергию молчавших локомотивов, готовых сдвинуть состав с места. Люди устраивались поудобнее. Она сделала то же самое.

Подоконник был не грязный, как в вагонах подземки. Обивка – мягкая. Все было просто чудесно. Мать упаковала ей сэндвичи на ужин и булочки на завтрак. А еще грушу и шоколадный батончик. Сестры сказали Салли, что если она дождется конца обеденного часа, то сможет пойти в вагон-ресторан и спокойно, без толчеи и спешки выпить чашечку чая. С собой у нее было три книги: молитвенник, «История души» святой Терезы и роман, который подарили ей на прощание близняшки Тирни. Она снова выглянула из окна. Мать и сестра Жанна все еще стояли на платформе. Паровоз протяжно вздохнул, послышались крики вагоновожатых. Поезд тронулся, и это движение взволновало Салли. «Прощайте! Прощайте!» – беззвучно крикнула она, точно произнося молитву. Она не опускала руку в перчатке с оконного стекла, пока обе женщины не исчезли из виду.

По проходу, направляясь (с ужасом догадалась Салли) на место рядом с ней, пробиралась пухлая дама с двумя громоздкими сумками, полными покупок. Девушка смотрела, как дама размещается рядом: внушительный зад, темное пальто и короткие суетливые руки. Салли улыбнулась ей, прикидывая, что лучше – разочарование, что на остаток долгой поездки скамейка не будет принадлежать ей одной, или возможность общения. Ей вспомнился аттракцион на Кони-Айленде, когда смотритель иногда сажал в твою кабинку случайного малыша. Близняшки Тирни вечно возмущались, но, когда на американских горках начинался подъем, Салли предпочитала чувствовать чье-то плечо, пусть даже чужого человека.

Женщина довольно долго обустраивалась: втиснула сумки с покупками между своими коленями и противоположной лавкой, откинулась на спинку, проверить, как получилось, и снова наклонилась, чтобы повозиться со своей поклажей. Всякий раз, когда она шевелилась, от ее одежды веяло запахом искусственных фиалок и (плохо скрытым фиалками) маслом для жарки. Наконец она снова откинулась на спинку. Женщина дышала тяжело, но в странном ритме – не как запыхавшийся человек, опаздывающий на поезд, нет, это скорее было быстрое, глубокое, взволнованное пыхтение животного, спасающегося бегством.

Салли взглянула на коричневые сумки, ручки которых были связаны грязной бечевкой, уголком глаза уловила, как вздымается грудь пыхтящей женщины, и испытала приступ странной паники, точно ее волос коснулось крыло летучей мыши. Нет, ей не изменило мужество в самом начале ее великого приключения. Это был перехватывающий горло, скручивающий позвоночник страх, такой же неожиданный, какой охватывает, когда оступаешься во сне, рефлекторное вздрагивание, внезапный резкий вдох.

Она отвернулась к окну. Поезд шел по туннелю, который вел за черту города, вспышками сменяли друг друга участки света и темноты. Разумеется, Салли всю свою жизнь ездила в подземке. Она привыкла путешествовать под землей, как любой житель Нью-Йорка. Но прикосновение ужаса (она взаправду подняла руку, чтобы коснуться шляпки, словно та как-то изменилась) отдавалось в ней снова и снова. Ужас словно дребезжал у нее в костях. Никогда прежде, когда она спускалась в подземку, ей не приходилось задумываться о крепости стальных балок и бетона или о гениальном труде инженеров и кессонщиков, – ведь именно благодаря им вода, земля и камни не обрушивались людям на голову.

Никогда прежде она не задумывалась об ужасающем и глупом чуде перемещения по выдолбленным магистралям.

Никогда прежде не соотносила несущуюся мимо черноту, вонь земли, сажи и стали с миром мертвых, подложкой мирных кладбищ… То место, где лежал ее отец, в зной и в дождь, всегда было мирным… Да и сама она всегда беспечно сбегала по уходившим под землю ступеням в подвал монастыря…