Элис Макдермот - Девятый час [litres]

Лицо мужа Энни было восковым и бледным, но оставалось красивым. Моложавое и торжественное на фоне накрахмаленного белого воротничка, оно сохранило какое-то юношеское упрямство. С таким лицом мальчишка встречает ложку касторки, подумала сестра Сен-Савуар.

Энни и сестра Жанна преклонили колени, а сестра Сен-Савуар, перекрестившись, задумалась о том, какой грех обмана совершает, тайком хороня самоубийцу в освященной земле. Мужчину, который отверг собственную жизнь, любовь этой убитой горем девочки, ребенка, который родился бы у них летом. Она сказала Богу, который знал ее мысли: «Возложи вину на меня, если пожелаешь». Бог может вписать этот день на листе гроссбуха, где перечислены прочие ее грехи: ненависть, которую она испытывала к кое-каким политикам, кражу подаяния, когда она забирала деньги из корзинки для милостыни, чтобы подавать, кому пожелает: больной триппером девушке, женщине, избитой пьяным мужем, матери младенца размером с мизинец, которого она завернула в чистый носовой платок, окрестила и похоронила в саду монастыря. Все те мгновения бесчисленных дней, когда ей отказывало сострадание, когда ей отказывало терпение, когда ее любовь к созданиям Божьим не могла тягаться с юношеской остротой ее презрения к их глупости, к их мелким грешкам.

Да, верно, она хотела, чтобы самоубийцу похоронили на Голгофе, но лишь потому, что это принесло бы утешение его бедной жене. Чтобы девочка получила то, за что заплатила. Но еще она хотела доказать, что она нечто большее, чем побирушка, испытать на прочность связи, которые наладила в этой части города, которые налаживала на протяжении жизни. Она хотела, чтобы его похоронили на Голгофе, потому что власть церкви не желала его туда пускать, а она, положившая жизнь на служение церкви, хотела, чтобы его допустили.

«Положи на другую чашу добро, которое я сделала, – молилась она. – Мы это уладим, когда я предстану пред Тобой».

Попрощаться пришло лишь несколько соседей, каждый был довольно сдержан в выражениях сочувствия, учитывая общее невысказанное мнение: сукин сын едва их всех с собой не прихватил. Заглянула троица краснорожих железнодорожников, но задержалась всего на минуту, когда стало ясно, что выпивку им не предложат. Позднее две монахини спустились с мистером Шином вниз, чтобы дать девочке побыть наедине с мужем. Очутившись на тротуаре, мистер Шин достал из кабины катафалка свежую газету и, развернув, постучал пальцем по узкому столбцу заметки. Сестра Сен-Савуар подалась вперед прочесть, сестра Жанна от нее не отставала. В тускнеющем свете холодного вечера, под размывающей контуры моросью дождя и пеленой поднимающегося тумана они едва-едва разобрали заголовок: «САМОУБИЙЦА ПОДВЕРГ ОПАСНОСТИ СОСЕДЕЙ». Далее следовал полный отчет о пожаре и смерти мужчины, добровольно расставшегося с жизнью.

– Ничего не поделаешь, сестра, – шепнул мистер Шин. – Раз уж пропечатали в газете, ни на одно католическое кладбище тело не примут. С меня голову снимут, если попытаюсь привезти его в церковь.

Сестре Жанне казалось, что черный газетный шрифт и особенно набранный жирным заголовок раздуваются и размываются с каждой каплей дождя, на миг превращая весь мир в нечто сделанное из бумаги в рытвинах слез.

Но сестра Сен-Савуар оттолкнула руку похоронного агента. Ей вспомнился невоспитанный молодой человек с торчащим зубом и в серой фетровой шляпе. Ее очки вспыхнули в свете зажегшихся фонарей.

– В «Нью-Йорк таймс», – сказала она, – слишком много трепачей.

Монахини снова поднялись наверх. Сестра Сен-Савуар сознавала, с каким терпением маленькая сестра Жанна выстаивает с ней на каждой ступеньке, подставляя руку, чтобы предложить помощь. Наверху они уговорили плачущую вдову подняться с колен и лечь в кровать. Заботу о ней взяла на себя сестра Жанна – ни тени усталости в худой спине, ни малейшего признака того, как утомляет безмерное сострадание к незнакомому человеку. Когда Энни уложили, сестра Жанна предложила сестре Сен-Савуар пойти в монастырь отдохнуть. Она прошептала, что просидит у кровати всю долгую ночь и леди будет готова рано утром.

– К чему готова? – спросила ее сестра Сен-Савуар, пытаясь определить, много ли понимает молодая монахиня, и подозревая, что не так уж много. – Никакого отпевания не будет. – Из-за невероятного, до мозга костей, утомления ее ответ прозвучал резче, чем она хотела бы.

Юная сестра Жанна подняла на нее красивые глаза, в которых снова собиралась влага.