Памела Трэверс - Всё о Мэри Поппинс

А гуси, переваливаясь с боку на бок, протопали к ручью и насмешливо загоготали:

— Бедные свинки! Не видать вам больше корыта с помоями! Щипайте травку!

— Вот уж посмеёмся, когда вам пообрежут крылья! — не оставались в долгу свиньи.

Они ещё дразнили друг друга, но уже понимали, что Бродяга высмеял их похлеще.

Тут поднял голову старый Гусь.

— Гусем быть не так уж и плохо! — весело гоготнул он. — В конце концов, мы и выглядим как настоящие гуси.

— Верно заметили! — хрюкнула немолодая Свинья. — Быть похожим на самого себя — что может быть лучше?

И, словно заново родившись, они принялись радостно хрюкать и гоготать.

— Га-га-глупости! — не умолкали гуси.

— Хрю-хрю-хорошо! — веселились свиньи.

И жаворонки в небе откликались звонкими песнями.

— И-a! И-a! И-а-ха-ха! — прыгал по лугу Осёл.

— Ну, как там ваш пустынный оазис, уважаемый? — насмешливо квакнула Жаба.

— И-а-ха-ха! Каким же я был ослом, не понимая, что оазис здесь, у меня под копытами, на этом прекрасном лугу!

— Выходит, вы уже не арабский скакун? — ядовито заметила Жаба.

— Я бы не торопился отказываться… — задумался Осёл. — Но пока… пока я нравлюсь себе и в ослином обличье.

И он стал с жадностью поедать лютики, будто и впрямь целую неделю скакал по безжизненной и безводной пустыне.

Жаба смотрела на него, удивлённо выпучив глаза.

«Так лягушка я или жаба? — напряжённо размышляла она, как вдруг с ветки сорвался крупный орех, хлопнул её по голове и скатился в воду. — Будь я лягушкой, он прибил бы меня насмерть, — подумала она. — А мне хоть бы что! Нет, всё-таки лучше оставаться жабой!»

Она растянула в довольной улыбке свой и без того широкий рот и крикнула:

— Можешь кидать в меня камнями сколько угодно, противный Мальчишка! Моя толстая кожа покрепче любой брони!

Но маленький Мальчик не слышал её. Он прислонился к парапету моста и, задрав голову, неотрывно глядел в слепящую глубину неба, где всё ещё мелькала светящаяся точка — улетающий от них крылатый Бродяга. Он вовсе не удивился и не испугался, ему просто выло интересно.

Мальчик смотрел и смотрел, пока свет неба не померк и не замерцали первые звёзды. Тогда он отвёл глаза, опустил голову и печально вздохнул.

Нет, он по-прежнему оставался Одноглазым Карамбо. Глупо было бы в этом сомневаться. Но ему стало ясно и другое: он не только прат, но и кое-кто ещё. И этот КОЕ-КТО сейчас отправится домой есть мамины оладьи!

— Идём! — сказал Мальчик игрушечной Обезьянке.

Он сунул её под мышку, и оба неразлучных друга отправились домой.

Длинный день остался позади, присоединившись к бесконечной череде других, наполненных радостью и приключениями. Приближаясь к дому, Мальчик уже мысленно ощущал его тепло и уют, наполненную чудесными запахами кухню, слышал аппетитное шипение мадий на сковородке. Он представлял мамино лицо, разрумянившееся, слегка усталое, но, как солнышко, всегда излучающее свет и доброту.

С порога он кинулся к ней, прижался к мягкому клетчатому фартуку и быстро схватил ещё горячий оладышек.

— Ну, что ты делал? — ласково спросила мама.

— Ничего, — счастливо прошептал он.

Он знал, да и она тоже понимала, что «ничего» совсем не пустое саовечко. Оно только кажется таким. На самом деле оно может означать всё что угодно, всё-всё на свете…

Вот и кончилась история.

Мэри Поппинс умолкла.

Дети лежали рядом с ней тихо и неподвижно. Мэри Поппинс шё некоторое время задумчиво вглядывалась в далёкий горизонт. Наконец она перевела взгляд на затуманенные лица детей, искоса посмотрела на паркового сторожа, клевавшего носом в полудреме.

— Гм! — сердито фыркнула она. — Я стараюсь, рассказываю, а вы спите себе преспокойненько!

— Я не сплю! — запротестовала Джейн. — Просто думаю об этой истории.

— А я не пропустил ни одного словечка! — сказал Майкл, подавляя зевоту.

Парковый сторож раскачивался из стороны в сторону, будто загипнотизированный.

— Полярный исследователь в глубине души, — сонно бормотал он. — Бреду сквозь полярную ночь к Северному полюсу.

— Ой! — вздрогнул Майкл. — Мне капля на нос упала!

— А мне на щёку! — откликнулась Джейн.

Они протёрли отяжелённые дремотой глаза и огляделись. Истёкшее жарким сиропом солнце совсем расплавилось и растворилось в белёсом небе. А над самым парком раскинуло тёмные крылья тяжёлое облако.

Хлоп! Хлоп! Тук! Тук! — забарабанили по листьям крупные капли.

Сторож встрепенулся и вскочил на ноги.