Джонатан Франзен - Безгрешность [litres]

– Шутишь, что ли? – спросил Джейсон.

– Ни капельки. Я там была. Не тогда, когда он погиб: я уехала в конце января.

– Невероятно.

– Я знаю… Странно, да?

– Ты имела с ним дело непосредственно?

– Конечно. Там все с ним имели дело. Он очень плотно с нами работал.

– Невероятно.

– Не повторяй это слишком часто, а то мне станет нехорошо.

– Я не то имел в виду. Я знаю, что ты умная. Просто я понятия не имел, что тебя интересуют сетевые дела.

– Раньше не интересовали. Потом начали интересовать. Потом опять перестали.

Она была не прочь, чтобы он продолжил расспросы, хотя он разочаровал бы ее этим, показывая, что так же благоговеет перед знаменитостями, как большая часть человечества. Но он сменил тему. Спросил, какие у нее планы сейчас. Она призналась, что не заглядывает дальше возвращения после работы домой, где ее ждут теннисная ракетка и мячи. Он сказал, что и сам недавно взял в руки ракетку. Надо бы, заметил он, как-нибудь пересечься на корте, но прозвучало неопределенно, особенно в свете того обстоятельства, что у него есть девушка, и он отправился за свой любимый столик, где лежала его воскресная “Таймс”.

Взаимное притяжение между ней и Джейсоном, похоже, не исчезло, пусть и приняло у нее форму сожаления об упущенной возможности. С особым сожалением она поняла, что он, должно быть, самый милый и симпатичный из парней, проявлявших к ней интерес. Ее огорчало, что она не оценила этого раньше, когда еще не было поздно. Она надеялась, что он и сам, зная теперь, что ее приглашал Андреас Вольф, испытывает некое добавочное сожаление.

После долгого перерыва она вернулась в Фейсбук. Это был, с одной стороны, способ дать старым знакомым знать, что она в городе, не видясь с ними, но главный мотив носил защитный характер. Среди ее друзей в Фейсбуке была соседка матери Линда, которая заверила ее, что в жизни матери мало что изменилось, и, судя по всему, была рада передать ей от Пип малосодержательный привет. Пип надеялась, что Линда покажет матери ее фейсбучную страничку или, по крайней мере, сообщит, чтó на ней есть – а не было почти ничего. Пип живет в том же доме в Окленде, что и раньше, и работает в “Кофейне Пита”. Точка. Она хотела избавить мать от мучительной мысли, что она по-прежнему в Денвере с отцом. На словоохотливую Линду вполне можно было в этом смысле рассчитывать.

Когда кончилась смена, когда она постучала по мячику, приняла душ и пришла на вокзал, она не удержалась и заглянула на страничку Джейсона в Фейсбуке. Его способность испытывать энтузиазм проявлялась там во всем. Но прежде всего, конечно, ей хотелось знать, насколько симпатичная у него девушка. На этот счет впечатление было смешанное. Очень красивое лицо, пугающе хипстерский вид и пугающе французское имя – Сандрин; но она была ниже Джейсона на целую голову, если не больше, вместе они смотрелись довольно странно. Содрогнувшись от неприязни и к самой себе, и к Фейсбуку, Пип выключила устройство.

Скоростной поезд повез ее через залив в Бернал-Хайтс, где Коллин назначила ей встречу в перуанском ресторане, – максимум неудобства для Пип, но у Коллин, видимо, имелись гурманские склонности, и она хотела попробовать эту кухню. И это после того, как Коллин дважды отменяла встречи в последнюю минуту, ссылаясь на загруженность по работе. Если ее целью было и дальше наказывать Пип и создавать у нее ощущение собственной незначительности, она неплохо этой цели добивалась.

В Бернал-Хайтс стоял серый сезон. Ресторан был полон молодых горластых компьютерщиков и технарей. Коллин сидела за маленьким столиком, неудобно расположенным поблизости от стойки; для Пип она оставила стул, который то и дело обходили официантки. Пип удивила избыточность косметики на лице Коллин и бьющая в глаза дороговизна ее шелковой жакетки и украшений. Пип вспомнила предсказание Коллин, что она когда-нибудь найдет себе надежное и скучное занятие.

– Прости, что опоздала, – сказала Пип. – Из Окленда сюда такая мука добираться.

– Я заказала себе разного понемножку, – сообщила ей Коллин. – Мне еще надо будет вернуться в офис.

Пип уже понимала, что с Коллин у нее дружба не настоящая, а каникулярно-лагерная и что она зря так упорно посылала ей электронные письма. Но ей было больше не с кем поговорить об Андреасе, поэтому она заказала себе сангрию и принялась рассказывать. Начала с общей картины – с того, что он в Германии убил человека и потом зазвал ее в Лос-Вольканес в безумном стремлении обезопасить себя от разоблачения, – чтобы Коллин увидела, что события в отеле “Кортес” не носили личного характера.