Борис Лурье - Дом Аниты

Я все равно не понимаю, зачем эти пятеро приехали в Нью-Йорк.

— Еврейским националистам запрещали собираться. Поэтому миссис Михельсон отправила нас сюда самолетом. У нас теперь, знаешь ли, есть новенький аэропорт «Рига-Румбула» за шоссе напротив леса. Она сказала, нам здесь безопаснее, чем в Румбуле.

— Но почему Нью-Йорк? Это же самое небезопасное место в мире! {127} 127 В 1970‑х, когда писалась эта книга, улицы Нью-Йорка пользовались дурной славой. Преступность, в том числе убийства и преступления против собственности, начала расти в конце 1960‑х и достигла колоссального уровня в 1970–1980‑е. «В 1970‑е — начале 1990‑х. Нью-Йорк считался одним из самых опасных городов в мире — очагом насилия и опасности, изображенным в таких жестких фильмах, как «Воины», «Побег из Нью-Йорка» [и «Таксист»]. [Люди] не отваживались спускаться в подземку, боялись, что их ограбят на улице, страшились несметного притока наркоманов. 31 из каждых 100 тысяч ньюйоркцев ежегодно становился жертвой убийства, 3668 — жертвами краж». (Rogers, Thomas. «What really cleaned up New York», Salon.com, 19 ноября 2011 г.)

— Миссис Михельсон объяснила, что в нашем положении, Бобенька, самое небезопасное место для нас безопаснее всего.

Женщина упорно называет меня настоящим именем, хотя и с иностранным окончанием, и это довольно странно. Но «Бобенька» ласкает мне слух даже больше, чем «Бобчик» Джуди Стоун. Наверное, я какая-то знаменитость среди русских?

— Вы голодные? Устали, небось, с дороги? С 1941 года?

— Спасибо, но нам нужна пища не для желудка… а для ума. — Ее светло-карие глаза горят, как угольки. — Да, для ума. И побольше. Тут уж мы ненасытны.

— А подкрепиться бокалом вина, раз уж вы не хотите есть?

— Никакого вина, — серьезно отвечает мать семейства, — никакой икры и шампанского. Нет уж, спасибо. Из деликатесов мы питаемся, хотя и редко, лишь пистолетами, пулями и гранатами. У вас есть?

— Но, мадам, исходя из некоторых ваших замечаний, вправе ли я предположить, что вы поддерживаете большевиков? Вы сталинистка?

— Я была либеральной аристократкой. По профессии — врач. Я выучилась на врача, когда это было еще не принято среди женщин на Западе… {128} 128 Мать Бориса Лурье была дантистом и обслуживала семьи в Санкт-Петербурге и Риге. Однако либералы совершенно потеряли контроль над Гитлером и стояли в стороне, пока русские цапались с немцами. Либерализм породил фашизм, а фашизм породил ямы: фашистские ямы толкнули меня к Сталину… {129} 129 Лурье часто употребляет слово «ямы» — мрачный эвфемизм могил, заранее вырытых для будущих жертв. Подобные ямы использовались как нацистами, так и сталинскими солдатами. Отставим его подвиги (или злодеяния) — чтобы покончить с нацистами, нужен был Сталин… Ошибался ли Сталин? Ну еще бы. Но он хотя бы пытался построить всемирное братство народов… Впрочем, разумеется, мы об этом не знаем, — закончила она. — Мы погибли 8 декабря 1941 года.

Я смотрю на ее спутников. Бабушка крепко спит и храпит {130} 130 В детстве Борис Лурье спал в одной кровати с бабушкой — обычай, который ему, судя по всему, не нравился. . Девочка глядит в стену перед собой. Солдатик сворачивает самокрутку из обрывка газеты и мастерски пускает дымные кольца.

Признаться, я наблюдаю с восхищением. Я никогда не умел пускать кольца дыма — даже когда курил. А это было… И когда же это было? Он пускает кольца играючи, между тем поглаживая спящего младенца и расправляя на нем пеленки.

Как я уже сказал, русские, видимо, хорошо меня знают. Благодаря матери семейства мне стремительно открывались подробности моей биографии. Теперь я вспомнил тот день, когда Анита нежно и ласково пролила свет на мое прошлое и его смысл.

Прошлое, о котором я ничего не знал, ничего не помнил.

Она рассказывала, что я потомок ученых и татарских всадников. Утверждала, что моя мать была богиней в человеческом облике, а отец — завоевателем, но не таким, как татары, которые грабили и сжигали все на своем пути. Анита поведала, как при оплодотворении моей матери семя моего отца смешалось с семенем ученого и офицера — довольно распространенное явление в европейских армиях начала двадцатого века.

Анита описывала мое рождение: солнце на миг остановилось… и вся планета застыла на своей оси. Птицы в далеких северных странах неистово заметались, словно почуяв, что близится конец света.

Так я и появился на свет, однако жизнь шла привычным чередом. Природа наделила меня всем необходимым, чтобы я устремился либо к величию и власти, либо к невзгодам и боли.