Борис Лурье - Дом Аниты

Далее из кухонных трав и овощей, склеенных растительным клеем, я мастерю подобие громадного члена. Это центральный элемент композиции — он покрывается тонким слоем кетчупа. Это напомнит Хозяйкам о крови, которая придает подношениям слуг исключительную аппетитность.

Блюдо готово. Я доволен; кладу его на сервировочную тарелку и спешу обратно к Бет Симпсон.

Сидя на корточках на своей изысканной, устеленной мехами кровати, она ставит тарелку между ног и начинает остервенело смешивать ингредиенты.

В конце концов от них остается лишь буроватая кашица. Госпожа Бет жадно запихивает ее в рот обеими руками, не обращая внимания на вилку и нож, которые я тоже принес. Еда стекает по восхитительным молочно-белым грудям и животику.

В конце я вылизываю Госпожу дочиста и досуха. Это высшая точка, уместный заключительный аккорд моего восстановления.

Я опять совершенно здоров.

Сегодня я недалеко продвинулся с уборкой. Когда я заглянул в туалет для слуг, в нос ударил неподобающий запах.

Но то был вовсе не едкий запах кала. Нет, так воняет давно не стиранное грязное белье. Еще резче запаха пота в плохо проветриваемом затхлом подвале. Так пахнет сперма в трещинах старого бетонного пола. Так пахнут почти высохшие окровавленные тряпки. Вообще-то, запах напоминал смрад больничной операционной, не обработанной спасительной дезинфекцией.

Запах был такой силы, что я чуть было не отступил. Но я бываю упертым, и во мне проснулся инстинкт сторожевой собаки: ведь я немецкая овчарка до мозга костей! Концлагерный пес {120} 120 У Лурье была немецкая овчарка по имени Панч, которой (наряду с Сэмом Гудменом) он посвятил книгу NO!art: Pin-ups, Excrement, Protest, Jew-art (Edition Hundertmark, 1988): «Бронетранспортеру женского пола, с рождения в 1965 г. до 1977‑го, двенадцать долгих собачьих лет, ныне на пенсии, глуховатой, подслеповатой и измученной болезнями». Фотография Панч на погребальном саване («рижской подушке») украшает внутреннюю обложку книги. !

Так кто же посмел осквернить наше благородное Учреждение зловонием Восточного фронта?

Впрочем, запах доносился вовсе не из туалета. На паркете в Антре, испуганно сбившись в кучу, сидели люди. Как спящие на полу цыгане.

Несмотря на провинциальную одежду, вышедшую из моды много лет назад, в них было что-то знакомое — подозрительно знакомое. Люди сороковых, времен Великой Отечественной? В голове промелькнула мысль: «Гомо советикусы».

Их было пятеро: крепко спавшая старуха; интересная женщина средних лет, сидевшая прямо, с решительным видом; миленькая пухлая невинная девушка лет шестнадцати; кроха, ползавший без присмотра по полу, но старательно и тепло укутанный; и молодой солдат. Все вроде безукоризненно чисты, но запах однозначно исходил от них. И у каждого отчетливая метка между глазами — большая кровавая рана {121} 121 Метка между глазами могла быть результатом Genickschuss — выстрела в затылок. Эсэсовцы соревновались в мастерстве, стараясь выстрелить жертве в затылок так, чтобы пуля вышла наружу точно между глазами. .

— Как вы сюда проникли? — изумился я.

Я уже перестал сердиться. Вообще-то запах существенно изменился — такое уж у меня обоняние. Я вдруг представил, будто нахожусь в тихом осеннем лесу, когда воздух особенно пряный — ибо осенью начинает разлагаться живая материя.

— Дверь была пустая, — ответила мать семейства.

Видимо, она имела в виду, что дверь была открыта.

— А кто вы такая, мадам? Я не видел вашей визитки.

С выверенной великосветской интонацией, в которой сквозил сарказм, она ответила:

— К сожалению, там, откуда мы родом, не принято носить с собой визитные карточки.

— Так кто же вас сюда прислал?

— Одна адвентистка седьмого дня из деревни под Румбулой. Ну и товарищ Сталин. Странная парочка, вам не кажется?

— Румб? Где это… Рум… как там дальше {122} 122 Румбула — городок под Ригой, где 30 ноября и 8 декабря 1941 г. нацисты и латвийская полиция уничтожили более 30 тысяч евреев. Как обычно, Бобби делает вид, будто ничего не знает об этом месте, чрезвычайно важном для автора: здесь были убиты его бабушка, мать, сестра и возлюбленная Люба. Эта глава — центральная, здесь начинает раскрываться глубочайшая душевная рана автора. ?

— Очень далеко, — улыбнулась она, и капля крови из открытой дыры у нее на лбу скатилась по лицу. — Откуда тебе знать, Бобенька? Ты же никогда этим не интересовался.

«А с какой стати мне интересоваться?» — подумал я, но не задал вопрос вслух.