Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Ох! — он выпустил воздух из огромных, пробитых осколками легких. — Я дома!

— Видим, видим, — ответил ему скрипучий голос из коридора.

— Оба-на. Ну-ка, кто здесь?

Кузьма шагнул из залитой солнцем комнаты в тенистый коридор и наткнулся на старика.

— О, дед! А я-то брожу, ищу вас! Где Полина-то?!

— Где-где, в школе.

— А ты чего тут?

— Спал я. Тут слышу, этот дикобраз разлаялся. Пришлось вставать. Ну здра-авствуй!

— Привет, дед! Спасибо, что присмотрел, — Кузьма обнял старика, который вообще-то приходился ему тестем, но все, даже покойная Галина, звали его «дед». — Помянем?

Они выпили на кухне.

— Так что произошло? — спросил Кузьма, тяжело вздыхая.

— Никто не знает. Однажды утром заглядываю к ней — лежит. Думаю, отдыхает, устала. Не стал беспокоить — воскресенье, у нее выходной… — Глаза деда стали влажными, но он не заплакал. — В полдень заглядываю, трясу — лежит, не двигается. Тронул губы — холодные, не дышит. Вызвал врача: говорит, с ночи мертвая. Вот и все.

Кузьма помолчал и спросил:

— То есть не бомба и не пуля?

— Нет. Да какая тут пуля? Ты о чем? — удивился дед.

— Я думал… да так, — Кузьма потер лоб. — Ладно, выдай мне какой-нибудь одежды и веди.

До кладбища был километр — две сигареты ходу в одну сторону. Могилка еще выглядела свежей, хотя и прошло два года. Галина покоилась рядом с матерью, здесь же маленькими холмиками отдыхали родители Кузьмы. Ей выпало лучшее место — в полутра метрах над землей простерлась сосновая лапа, которая не должна была разрастись и достать сюда, но Кузьма с дедом согласились, что спиливать не стоит.

Кузьма обрадовался, что жену охраняет вечно бдительная хвоя, еще подумал, что ни горем, ни лишним воспоминанием ей не поможет. Он знал, что люди умирают на войне. И вскоре стал смотреть не вниз, где, припорошенный иголками, был конечный след его Галины, а прямо перед собой.

Дед хмуро наблюдал, как изменяется его лицо, но не подал виду.

Борька терся рядом, скулил.

— Жрать небось хочет.

— Пошли, Борька-пройдоха, поедим.

Вернулись. Кузьма набросал псу тушенки из холодильника, а сам съел макарон по-флотски, которые нашел там же, расспросил про хозяйство и дом. Потом уточнил про Полину:

— Ей же сколько, дед? Уже четырнадцать?

— Пятнадцать.

— Ох, точно, ёшкин кот!.. Когда придет?

— Да кто ее знает. Я особо уже не контролирую.

— Как так? От рук отбилась? Ничего, это мы поправим.

— Не надо, Кузьма. Ей-то потруднее твоего далось.

— Чего далось?

— Ну это, — дед мотнул в сторону улицы, имея в виду Галину могилу, но Кузьма его не понял.

Днем он завалился на кровать, обнял пришедшего поласкаться Борьку и задремал. Со дня отъезда из Одессы его все время тянуло спать, но нынешнее состояние отличалось от того, что он испытывал на войне или в поезде. Из того некрепкого, тревожного сна он выскакивал легко, чувствуя себя отдохнувшим независимо от того, сколько он длился. Мирный же сон тек и тек, но никак не напитывал его силой.

Спал он по-прежнему некрепко, но теперь вставать было труднее раз в десять. Он поднимался, брел в туалет, натыкался на старые и новые предметы (какие-то помнил, какие-то нет), гремел дверями, потом, не видя ничего от тяжести скопленной усталости, шумно брел обратно в постель, где Борька преданно ждал, высунув язык.

— Сейчас, сейчас, — бормотал Кузьма, обнимая пса, — сейчас встану…

Но вместо этого вновь падал в темную дыру, слышал шум и голоса, которые больше не имели материальной силы. Они продолжали существовать где-то в параллельной реальности, ведь когда он комиссовался, не кончилась ни война, ни осада.

И где-то там новые ребята продолжали гибнуть, а он на халяву выскочил из четырехлетнего кошмара, получив белый билет за очередное ранение, но это лишь недоразумение — Серов ошибся, он должен на самом деле вернуться, обязан вернуться, обязан!..

Кузьма вскочил: «Обязан!» — дом сотрясся от его крика, но только Борька бросился на выручку хозяину. Дед и Полина притихли на кухне. Начинался вечер. Стемнело и похолодало. Натянув армейские штаны, Кузьма вышел к своим.

— Поля, — сказал он растерянно. — Как же ты выросла.

Девочка, обратившаяся, оказывается, за эти годы из пухлого нескладного ребенка в худую высокую девушку, теперь была копией матери. Она коротко подняла от чашки чая водянистые глаза. Борька почему-то гавкнул.

— Тихо ты. Узнаешь меня?..

Кузьма шагнул под лампу, одиноко освещавшую кухню. Дед с тревогой смотрел на него.