Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Кроме того, от пожарного инспектора я узнал, что недалеко отсюда есть кладбище поездов. Вагоны списывают, и они остаются на запасных путях десятилетиями. В одном вагоне, по легенде, поселился отшельник — бывший машинист, которому оторвало кисть.

Наконец, пятым соседом оказался молодой поэт Тарас, на злополучном литературном вечере читавший стихи из сборника «Луна на проволоке». Дреды и пышные усы Тараса исчезли, поэтому я не узнал его, пока поэт сам не обратился ко мне. Именно он растолковал мне принципы, по которым пациентов определяли в реабилитационный центр. Выяснилось, что мои домыслы насчет случайного отбора ошибочны.

— Каждый сезон горожанам от восемнадцати до шестидесяти пяти лет выдается список тренингов, — сказал Тарас. — Из них нужно выбрать три. Они бесплатные.

— Серьезно?

— Абсолютно. В сентябре, например, я записался на пространственное воображение, на эмоциональную стабильность и на мотивацию достижения. И чисто для себя еще на ваш тренинг сгонял.

Я усмехнулся:

— Если же забить на тренинги?

— Будут последствия. Это клеймо. Почти как судимость или отсутствие военника. Все в базу заносится. Рабочих штрафуют, в трудовой книжке пометки ставят. Пенсионеров лишают льгот. За посещением тренингов наблюдает специальный координационный совет, который напрямую подчиняется мэру Каменскому. Этот же совет определяет тесты.

— Координационный совет? Тесты?

— Ежеквартальные. Тесты назначают по результатам тренингов. Мне, например, в прошлый раз дали тест на тревожность, на внимание и на гипертимность. Знаете, что такое гипертимность?

— Чрезмерная активность, необоснованно приподнятое настроение, — ответил я.

— Ну вот. Если заваливаешь несколько тестов подряд, тебя на месяц отправляют сюда, в реабилитационный центр.

— Прямо сразу?

— Не совсем. Сначала превентивные меры. Выписывают билет на массаж и в кино. На комедию или мультфильм. Если ментальная картина не меняется — уже реабилитация.

— Да у вас тут полигон для испытаний, — прокомментировал я.

— А многим нравится. Здесь круче даже, чем в санатории, честно говоря. Пожалуй, лучший из проектов Цветмета Борисовича.

Я решил, что надо быть одновременно безумным мечтателем и тонким интриганом, чтобы запустить такую машину. Подергать за тысячи ниточек и нигде не запутаться.

Также я поинтересовался, правдивы ли жуткие истории, которыми делился пожарный инспектор.

— Наш сосед — большой мастер на выдумки, — сказал Тарас. — Насколько я понял, Игорь без ума от кино, вот и пересказывает известные сюжеты под местным соусом. «Залечь на дно в Брюгге» по крайней мере я опознал.

— А история с кладбищем поездов и машинистом с оторванной рукой?

— Это как раз таки правда. Вы ведь в курсе, что существует заполярная железная дорога?

Я припомнил, как ею хвастался Рыжов.

— Что-то слышал. Которая автономная?

— Точно, она не сообщается с материком. Так вот, посреди ржавых и заброшенных вагонов, в одном из списанных товарняков устроился знаменитый отшельник. Не уверен только, что безрукий.

— Чем он так знаменит?

— Он мудрец, истинный гуру. К нему идут за советом.

Я искренне рассмеялся. Впервые за месяц, наверное.

— Ничего смешного, — сказал Тарас. — Он действительно там живет.

— Окопался в вечной мерзлоте и достиг просветления?

Луна На Проволоке покачал головой:

— Вы отрицаете то, на что сами не способны.

— Разумеется, я не способен выжить в заброшенном вагоне посреди ледяной пустыни. Даже если мне подношения из телогреек станут делать.

— Вы узко смотрите на мир. Потому что слишком рациональны. А значит, закрепощены.

— Еще мне говорят, что я людей не люблю. А ты видел этого мудреца?

— Я и слонов белых не видел, хотя они есть.

Надежда выбраться отсюда меня не покидала.

Я не верил, что инициатива закрыть меня в экспериментальном центре исходила от Августа Анатольевича. По непредсказуемости и странному юмору шеф давал фору многим, но ссылка на Север и подковерные игры — это не его почерк.

По-прежнему оставалось загадкой, чем руководствовался Рыжов. Каким бы невразумительным специалистом он ни был, дело не в моей мнимой дистимии. Думаю, в Нертенггове и без меня полно кандидатов на роль страждущих. С их-то климатом, загрязненностью и полярными ночами. Тут причина иная. Не исключено, что Рыжов держит меня в неопределенности, чтобы сломить волю и затем связать контрактом с их координационным советом по тренингам и тестам. Либо психолог, как и Кагэдэ, ненавидит москвичей. В любом случае не для моего блага меня сюда заперли.