Мишель Уэльбек - Серотонин

Я обещал обдумать его предложение, которое и впрямь заслуживало внимания, хотя вряд ли годилось для меня, дело в том, что я не просто потерял всякую способность к эрекции, у меня и желание напрочь пропало, так что теперь сама идея отправиться на блядки казалась мне нелепой и утопической, две тайские шлюхи шестнадцати лет моему горю не помогут, понятное дело, как ни крути, Азот прав, это вариант для английских лохов из народа, которые всегда готовы принять на веру любое проявление любви или даже просто признаки сексуального возбуждения у женщины, и, как ни парадоксально, они выходят обновленными из их рук, рта и пизды, их буквально не узнать, просто западные женщины их сломали, англосаксонки в этом особенно преуспели, так что они правда преображаются, но увы, не с моим счастьем, женщин мне не в чем упрекнуть, все равно я уже не при делах, у меня больше никогда не встанет, секс вообще исчез с моего ментального горизонта, в чем, как ни странно, я не рискнул признаться Азоту, ограничившись упоминанием «эректильных нарушений», но все же он прекрасный врач, и, выходя от него, я почувствовал, что ко мне возвращается вера в человечество, медицину и мир, и, чуть ли не пружиня шаг, свернул на улицу Амстердам, но, дойдя до вокзала Сен-Лазар, допустил ошибку, впрочем, как знать, было ли это ошибкой, я пойму это только в самом конце, конец, собственно, уже не за горами, но все-таки это еще не совсем, не вполне еще конец.

Мне показалось, что, войдя в зал потерянных шагов Сен-Лазара, я стал персонажем автофикшн, этот зал, превратившийся в банальный коммерческий центр, заставленный магазинчиками с модным ширпотребом, тем не менее оправдывал свое название, мои шаги и в самом деле потерялись, да и слова тоже, я бродил между непонятными вывесками, честно говоря, термин «автофикшн» вызывал у меня весьма смутные ассоциации, я запомнил его, читая роман Кристин Анго (точнее, первые пять страниц), но все же, подходя к перрону, я подумал, что это слово очень метко описывает мою ситуацию, и вообще оно было придумано специально для меня, мое существование стало просто невыносимым, ни одно человеческое существо не в состоянии выжить в таком беспросветном одиночестве, поэтому, видимо, я и пытался создать какую-то альтернативную реальность, вернуться к изначальной временной развилке, в каком-то смысле получить еще немного очков, дополнительных жизней, возможно, они прятались тут все эти годы, поджидая меня между платформами, дополнительные жизни, невидимые под слоем пыли и смазочных материалов, и тут мое сердце бешено заколотилось, как у какой-нибудь землеройки, замеченной хищником, чистая прелесть эти землеройки, я как раз подошел к платформе 22, и вот тут, именно тут, в нескольких метрах отсюда, у первого вагона на платформе 22, каждую пятницу вечером в течение почти целого года, меня встречала Камилла, когда я возвращался из Кана. Заметив, как я тащу свою «ручную кладь» на жалких колесиках, она бежала ко мне, бежала вдоль платформы, бежала изо всех сил, насколько ей хватало дыхания, и мы наконец воссоединялись, и никакой мысли о разлуке не возникало, вообще не возникало, и странно было бы даже упоминать о ней.

Я был счастлив, я в курсе, что такое счастье, и могу рассуждать о нем со знанием дела, но также мне известен и его финал, то, к чему оно обычно приводит. «Нет в мире одного – и мир весь опустел» [25] А. де Ламартин. Одиночество. Перевод Ф. Тютчева. , как писал поэт, хотя «опустел» – это еще слабо сказано, от этого глагола веет идиотским восемнадцатым веком, которому еще чужда пока здоровая ярость зарождающегося романтизма, на самом деле – нет в мире одного – и все мертво, мир мертв, и ты умер сам либо превратился в керамическую фигурку, и все вокруг превратились в керамические фигурки, кстати, керамика – идеальный электрический и тепловой изолятор, благодаря ему вас уже ничто не прошибет, за исключением внутренних мучений, вызванных распадом вашего автономного тела, но я не дошел еще до этой стадии, мое тело пока что держалось молодцом, просто я остался совсем один, один в полном смысле этого слова, и никакой радости от своего одиночества и свободы духа не испытывал, мне нужна была любовь, и любовь во вполне определенной форме, любовь вообще, но главное, мне нужна была писька, писек на этой планете довольно скромных размеров выше крыши, буквально миллиарды писек, как подумаешь, так голова кругом идет, каждый мужчина, полагаю, хоть раз в жизни испытывал это головокружение, с другой стороны, всякой пизде нужен хуй, по крайней мере, так они считают (счастливое заблуждение, на котором зиждется мужское удовольствие, воспроизводство рода человеческого и, может быть, даже социал-демократии), теоретически это вопрос решаемый, но на практике уже нет, вот так гибнет цивилизация, без суматохи, без опасностей и драм, почти бескровно, цивилизация умирает просто от усталости и отвращения к самой себе, да и что мне могла предложить социал-демократия, ровным счетом ничего, разве только воспроизводство тоски и призыв к забвению.