Виктор Пелевин: Искусство легких касаний

Так и оказалось. Когда все разлеглись на своих спальниках — лезть внутрь пока не хотелось — Тимофей спросил:

— Акинфий Иванович, а вы по-французски понимаете?

— Плохо, — ответил Акинфий Иванович.

— Мы слышали, как вы на шоссе поете, — сказал Андрон. — Так необычно. Кавказ, глушь — и человек по-французски поет.

— Я французскую попсу люблю, — улыбнулся Акинфий Иванович. — Очень песни у них красивые. Вот и подпеваешь иной раз. Но языком не владею, учил английский. Его нормально знаю.

— А где вы английский учили?

— В школе, — ответил Акинфий Иванович. — Я спецшколу кончал.

— В Нальчике?

— В Москве.

— Так вы тоже из Москвы? — изумился Тимофей. — А где там жили?

— На Арбате. Староконюшенный переулок знаете?

— Ага. А когда сюда переехали?

— В начале века, — ответил Акинфий Иванович. — Но планы строил значительно раньше. Просто тогда боязно было.

— Понятно. А почему решили? Природа, воздух?

— И это тоже, — кивнул Акинфий Иванович. — Много всяких обстоятельств сложилось.

— Расскажите, — попросил Тимофей.

— Да за вечер не успеем, — сказал Акинфий Иванович. — История долгая и странная. Еще подумаете обо мне что-то не то.

— Расскажите-расскажите, — повторил Тимофей. — Я вот сразу, как вас увидел, понял, что вы человек с биографией. Фольклорный, так сказать, субъект. Или объект. Такие даже нашему брату журналисту не часто встречаются.

— А зачем вам моя история? — благодушно спросил Акинфий Иванович.

Видно было, что выпитый им вискарь уже включился в беседу.

— Истории для того и существуют, — ответил Тимофей, уже всерьез ощутивший себя журналистом, — чтобы их рассказывать. Иначе это несправедливо.

— По отношению к кому?

— К историям.

— А… Ну да, можно так вопрос поставить. Ладно. Только я рассказчик плохой. Не лектор. Просто Ганнибал, хе-хе. Так что вы вопросы мне задавайте лучше. Если смогу, отвечу.

Акинфий Иванович допил остаток вискаря в своем стакане.

— Когда вы сюда первый раз приехали?

— В девяностые, — ответил Акинфий Иванович. — Время было лихое и голодное, вы не помните — пешком под стол ходили, а кто-то, может, и вообще фигурировал только в проекте. А вот родители ваши небось хорошо все помнят. Жизнь была опасная, часто жуткая. Но счастливая и бесшабашная, как в детстве…

Он легонько зевнул.

— А почему вы думаете, что в детстве жизнь счастливая? — спросил Валентин.

— Потому что в детстве не знаешь, куда тебя кривая вывезет. Можешь стать героем-летчиком, можешь — серийным убийцей. Можешь — миллионером, реально. Можно уйти в будущее по любой тропинке. А когда перед человеком открыты все дороги, он счастливый и веселый от одного сознания — даже если никуда по ним не пойдет. Все шлагбаумы подняты, из окна видна даль и все такое. Когда взрослеем, шлагбаумы один за другим опускаются, и путей впереди остается все меньше и меньше.

— Да, — согласился Валентин. — Взросление — это утрата возможностей. Только дело не в том, что шлагбаумы закрываются. Они, может, и не закрываются. Просто в жизни каждый день надо делать выбор, находить себе путь. А если прошел под один шлагбаум, уже не сможешь под другой.

— О чем я и говорю. Дорожки ветвятся, ветвятся, а потом из всех мировых маршрутов остается только тропинка на работу, и ты уже полностью взрослый.

— Да вы поэт, — сказал Андрон. — Хорошо сформулировали.

— Но так бывает не всегда, — продолжал Акинфий Иванович. — Вот как раз в девяностые годы старые дороги, по которым каждый человек брел в свой советский тупик, вдруг закрылись. Но зато открылись новые. Так что мы все — молодые и старые — как бы снова стали детьми, хотя время было очень недетское. Пришлось начинать сначала. И мне тоже.

— А кем вы тогда работали?

— Молодым врачом в поликлинике. Я быстро понял, что надо что-то менять… Перепрыгивать, так сказать, на новую тропу.

— Кем же вы стали?

— Экстрасенсом, — засмеялся Акинфий Иванович.

— А что это такое? — спросил Иван. — Это типа предметы двигать на расстоянии?

— Тебе сколько лет?

— Двадцать один.

— Видишь, ты уже и слова такого не знаешь. А тогда его знали все. Страна сидела у телевизоров. Они еще были старые, советские — большие деревянные коробки, часто с черно-белой картинкой. А на экране мерцал такой загадочный мистический мужчина. Телегипнотизер. Давал установку или заряжал воду…

— Как заряжал? — спросил Иван.

— Ну вот прямо так и заряжал. Говорил, поставьте бутылку с водой возле телевизора, и будет вам от нее счастье.