Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Очнулся от воспоминания Сувсей потому, что Лихач, сидя на чурбаке у печного тепла, ударил себя в колено кулаком. Надо было видеть тогда его лицо, кривящееся от невыносимого страдания. Но тут же он прикрылся от Сувсея широкой ладонью, крепко потёр глаза и, поднявши их, сказал, будто выстрелил:

– Она это была – Седая Охотница!

И поведал тогда Кузеван о том чуде, к которому и сам Сувсей Пега вскорости оказался причастен.

Тем же предзимьем шагал Кузеван Лихач по правобережью Вагая. Ему надо было добраться до загаданной излучины, где на охотничьей заимке ждал его верный друг, старый ханты Кыпча. Пройти ему предстояло тайгою никак не меньше полусотни вёрст, и, хотя большую долю пути он уже успел отмахать, отделаться от остальной дороги завтрашним днём Кузеван не надеялся. Болота и урманы изматывали охотника неимоверно. Однако его подгоняло то, что по тальниковым заводям да камышовым низинам отлётная птица в любой момент готова была сорваться со студёной воды и решительно уйти в клин.

Как ни опасался Кузеван добраться до Кыпчи к шапошному разбору, однако дневной путь сильно уморил его. Невольно стал он приглядываться да подумывать, где бы ему обмануть приставшую к пяткам ночь. Выбравши некрутой ярок, спустился Кузеван паводковой промоиной к реке. Под береговым навесом оборудовал себе постель и, не евши, не разжигая костра, улёгся на покой.

Уж было и задремал парень, когда охотничьим нюхом уловил дымный натяг по береговому галечнику. Смешанный с зыбким туманцем, дымок наплывал с верховья реки. А поскольку путь Кузеванов лежал от устья, поскольку никакого костёрного отсвета им в дороге не было замечено, надо было глянуть, не пожар ли в тайге занимается.

Кто его знает – всякое может быть!

Подниматься на ярок Кузеван не стал, а запрыгал вдоль воды прямо по скользким камешкам. И тут, за кустарниковой извилкою крутого берега, пыхнул ему в лицо полным цветком молодой костёр!

От внезапности Лихач даже вскрикнул и чуть с берега не оступился.

Хозяин костра, в аккурат черпавший воду из тихой до весны речной заводи, вздрогнул всем телом, но на Кузеванов голос не повернулся. Согбенно и тряско зашаркал он старыми ногами к огню, кряхтя, сел на валунок, спиною к незваному гостю. Кузеван же остался стоять, досадуя на свою неловкость.

– Отец, – виновато позвал он старика, – прости ты меня, дурака. Не хотел я тебя пугать.

Однако хозяин как сидел затылком к парню, так и остался сидеть. Кузевану была видна неторопкая старая рука, что доставала из берестяного туеса свежие куски мяса и опускала их в котелок. А на Лихачовом месте будто бы стоял голый пень, а то и вовсе бестелесный дух, о котором старик даже не помышлял.

Нехорошо стало Кузевану, маетно.

Он уж собрался было уйти не солоно хлебавши, но вдруг обуяло его неодолимое желание запомнить настрого столь жадного таёжника, что не нашёл места у своего костерка для доброго человека. Запомнить да сказать другим охотникам, чтобы вперёд глядели, кого они принимают в тайге у живого тепла!

Решивши так, Лихач обогнул костёр, глянул хозяину в лицо и обомлел… В дымных лоскутах высокого пламени увидел он круглые, безвекие глаза грязной, патлатой старухи!

«Ведьма!» – сердцем понял Кузеван и разом вспомнил все разговоры о Седой Охотнице. Лихачовы же ноги сами по себе уже пятились от жаркого костра.

Одобривши разум ног, крутанулся парень бежать, да с маху чуть не угодил в огонь другого костра! – точно такое же пламя неожиданно вскипело перед ним прямо из-под земли, и такая же точно старуха впилась ему в душу сквозь дым жёлтыми глазами.

Ни сомневаться в своей догадке, ни надеяться на лёгкое избавление от ведьмы у Кузевана не оставалось никакой причины. Бежать было некуда: крутояр поднимался над заводью отвесно, а песчаная займа была отсечена от остального мира дымным пламенем костров. Разве что кинуться в Вагай да плыть на другую сторону? Но и подумать Кузеван об этом не успел, как расцвёл перед ним, теперь уж из воды, яркий цветок огня! А за его полыхающим венцом трясла в хохоте седыми патлами всё та же лупатая старуха. Ей, кашляя и задыхаясь, вторили остальные бабки.

Сколь ни смел, ни дерзок был Кузеван Лихач, а под стонливый хохот трёх старух оробел, на месте затоптался. Изначальная же ведьма озорно ударила в ладоши и пропела масленым голосом в лад Кузевановой потерянности:

– А топы, топы, топы – да чо наделали попы…

– Радуешься – поймала? – озлился Кузеван.