Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Спасибо – не расшиблась. Через миг её пуганые глаза были уже озарены тем светом, что исходил из-под земли. Они опасливо ждали, кабы не высыпал звериный хоровод на прогалину.

Бог миловал – пронесло стороной. Скоро переполох рассыпался по тайге, а темнота поглотила всякие отзвуки ночного сочинения.

Когда Заряна отдышалась, увидела перед собой нору, что вела в подземелье. Нора эта вроде как служила узким горлышком крутобокому кувшину, наполненному чистым светом. Нутро кувшина было устлано чем-то белым, не то прикатанным облаком, не то мягкой кошмой, ворсинки которой отсвечивали лунным светом.

Если б Заряна могла заглянуть поглубже, она бы, кажется, увидела в подземелье хозяйку ночного неба, тем более что над тайгою взошли одни лишь какие-то мокрые звёзды. Луна ж, верно, от сырости, забралась в своё земное логово и отдыхает, покуда не наступила её пора красоваться над околдованным тишиною миром.

То, что не было в подземелье ступенек, Заряну не удивило: для чего луне лесенка, когда у неё и ног-то нету. Поразило её другое: как такая толстая барыня протискивается во столь узкий лазок?

Но скоро она смекнула, что из белого уюта, знать, имеется другой выход. Может, где ворота распахиваются, и Луна выплывает в небо на том самом клеще, о котором говорил Парфён. Вот и получается тогда, что чертей тут нету, а, скорее всего, заодно с Луной прилетают на елань те самые лунатики, в которых, по словам Хранцузки, вселяются человечьи души, ждущие своей очереди определиться в новом теле. Говорят ещё, что ночами они свешивают с Луны ножки и зорко всматриваются в ночную жизнь Земли – выслеживают разных злодеев, а поутру Господь обо всём от них узнает. Когда ж Луна отдыхает, они и в самом деле могут прилетать с нею на елань…

На всякий случай – вдруг кто ненужный узрит её возле света – Заряна оттеснилась в темноту, где слилась с ночью, будто увязла в саже. Там она пошеборшила больно сочной для осенней поры травою и затихла…

Голова её заново притуманилась дремотой, в сонном представлении поплыли смутные чудеса: вот бы из лесу опять послышалось родное пение. Только на опушке показался никакой не Парфён. А выкатил из чащи на елань этакий косматенький многолапый муравей величиной с кота.

Мордахой тот муравей и в самом деле пошибал на Котофея Иваныча. Разве что усы были куда как длиннее кошачьих и расходились на стороны этакими лучами. Да и сам он весь теплился огромным белым светляком.

Котофей катил на задних лапах, передними выкручивая так, словно пытался сотворить некий символ, но его никак не устраивал узор. Потому он опять и опять распускал лапки, чтобы тут же сплести новое изображение. При этом он смешно сердился, фыркал в усы и… похихикивал. Заряне показалось, что неудачу свою творит он умышленно: желает распотешить её. Она и в самом деле почуяла безбоязненность, даже выпустила в траву смешинку. Тут же, правда, опомнилась, но Котофею, знать, хватило и такой её смелости, чтобы без дальнейших выкрутасов взять и запеть родным для Заряны голосом:

Пел Котофей Иваныч, а глаза его сияли зеленоватым озорством. И столь они были ясными – звёзды небесные и только!

«Скажите на милость – каково умел да глазаст! – думала Заряна. – Хитёр! При его уме почему бы и не распознать мудрёную науку врачевания? Почему б и не поставить на ноги расшибленного Парфёна?»

Покудесил Котофей Иваныч, попел – промялся. Устроился недалече и давай траву уминать. Быстрыми лапками стебли срывает и в рот. Оголодавшую Заряну завидки взяли: хорошо лунатикам живётся – еда всегда под рукой. Людям бы так.

Глядит она, слюнки глотает. А Котофей наворачивает – за ушами трещит, лапы так и мелькают. Сам же озорно в сторону Заряны поглядывает, как бы приглашает харча своего отведать.

Сорвала Заряна стебелёк, зажевала, подивилась: вкусно-то как! Подивилась, села в открытую и тоже давай уписывать.

Закладывает за обе щеки, а трава сочная, сладкая: и не лапша на молоке, и не спелая с куста смородина, и не ядрышко ореха таёжного – все вроде вместе.

Отродясь не пробовала такой еды.

Сидит Заряна, уплетает за милую душу, сама думает: «Лунатики не сегодня обжили елань и не завтра намерены покинуть её. Вон какое поле возделано, корму сколь насеяно. Не о нём ли Парфён упоминал, когда держал ответ перед селянами?»

А в деревне переполох: Заряна пропала.

Древние бабки цепляются друг за дружку (потому как доброму народу не до них), верещат треснутыми голосами: