Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

– Как это понимать? – с удивлением спросил Берегиню Леон Корнеич. – Зверь он, дьявол ли какой? Имя-то вроде уважительное.

И оказался тот космарь ни зверем, ни дьяволом, а вроде как ходячей утробою. Сами его люди, на непонятно далёкой земле, и сотворили, и вырастили, чтобы он отыскивал и пожирал всякие отбросы, хламье. Изо всего этого создавал бы он такое топливо, при котором, погасни солнце, человеку всё так же было бы и тепло, и светло.

Берегиня вообще-то не собиралась наведываться к Самохам. Она якобы плыла себе с друзьями на корабле, на котором можно плавать меж звезд, и никогда бы не оказалась на старице, не начни у них пропадать люди. Поднялась тревога, недоверие. Сумбуром этим и прибило их корабль до нашей Луны. И покуда не будет наведён на корабле порядок, отлепиться от неё им не суметь.

Для охоронки своей жизни Берегиня придумала спать прямо в лягушачьей одёжке, потому как в ней трудно быть кем-то погубленным. И вот бы сквозь сон на корабле слышится ей шорох. Отворила глаза – Мум! Обступил её лапами со всех сторон и давай обволакивать липкой утробой своей. Хворь с ним какая-то, видно, случилась. Взамен доброго, вроде нашей собаки, существа сотворился из Мума людоед!

Помнит Берегиня, как вокруг что-то булькало, шипело, но справиться с нею не могло. Потерявши терпение, Мум плюнул ею в пол. Тогда она подхватилась и бросилась будить остальных. Да с перепугу взяла не в ту сторону. Потому и оказалась в лодке, способной также плавать где угодно. Тогда ей надумалось покинуть корабль и поднять тревогу со стороны. Но Мум успел оседлать лодку. Он взялся колотить по ней прихваченной где-то палицей. Позвать на помощь Берегиня теперь не могла, иначе бы она лишилась Мума. А без него корабль не сумел бы воротиться домой – запалу бы не хватило. И понадеялась она на то, что друзья сами ее хватятся.

Пустивши лодку летать вкруг Луны, она прикорнула в усталости. Когда ж очнулась – лодку уносило к Земле.

Тут она и спохватилась – какого страшного беса везет к людям!

Надо было посадить лодку хотя бы подальше от жилья. Берегиня приметила старицу, пустила лодку приземлиться недалече, сама же прыгнула и воду. Мум не поспешил за нею – в воде он не способен двигаться быстро. В злобе он лишь бросил вдогон трехгранный тесак…

Тут Берегиня наклонилась над распластанным по коряжине Мумом, присмотрелась к его глазу, сообщила:

– Надолго он себя уложил! Надо бы его увязать, пока не поздно.

Самохи все поняли так, как ожидала от них Берегиня. Доставленными с заимки гужами космарь был туго опутан по всем ногам. Леон Корнеич вырубил в чаще удобную жердину, что с одного конца расходилась рогатиной, продел ее под путы; одним штырем определил рогатину на плечо Дёмке, другим – Берегине. Сам вскинул противный конец, крякнул от весомого – ото! Определил:

– Вот это грибочек – на семь бочек!

Затем двинул компанию вперед привычным благословением:

– Ну! С Богом!

Таким-то клином и двинулись несовщики по тайге. Хорошо ещё, что шагать пришлось недалече. Берегиня точно определила направление и сумела вывести помощников своих куда надо.

– Ничо себе лодочка! – подивился Дёмка, когда перед ними полным видом открылась махина, поставленная на попа среди таёжной прогалины. Она куда как больше напоминала серебряный штык высотой с молодую ёлку, нежели лодку. – И ты с нею управляешься?!

Берегиня кивнула на Дёмкино удивление, а Леон Корнеич одернул внука:

– Не суйся с глупым интересом. Она и без того всё, что надо, выложила. И рот не больно разевай – споткнешься.

Остопилась Берегиня против махины, вскинула голову, что-то произнесла; на боковине лодки образовалось овальное творило, которое отъехало вглубь, затем в сторону. Из проёма, на рычагах, вывернулась и опустилась до земли площадка. На неё и определили Мума. Жердину откинули прочь, а площадка сама собою втянула космаря вовнутрь махины.

Берегиня вздохнула, как вздыхают спасённые, с минуту глядела в тёмный проём лодки, после тряхнула головой и повернулась до Самох. Быстро откинувши на спину короб лягушачьей башки, она удивила деда со внуком чистейшим, под стать волосам, взглядом голубых глаз, в которых стояли слезы.

– Ну вот, – бормотнул Леон Корнеич, – дитё и есть дитё… Брось, внучка. Пустое дело – нюни распускать. Давай отправляйся. Друзья-то, поди-ка, заискались тебя вконец…

Он говорил, а в горле у него вроде бы тоненькие веточки ломались.

Берегиня подошла к старому, припала к его груди, обняла. А вот Дёмка растерялся. Попятился даже.