Мария Воронова - Погружение в отражение [litres]

Вера Ивановна вскинулась, но судья справилась сама.

– Вам никто не дает права утверждать подобные вещи до вынесения приговора, – сказала она веско, – еще одно такое заявление, и я буду вынуждена заявить вам отвод.

Еремеев усмехнулся, по-птичьи повернув голову в сторону судьи, поскольку она была с его слепой стороны.

Что-то кольнуло Веру Ивановну, показалось ей неправильным, но что именно, она так и не смогла понять.

После выяснения формальностей судья объявила перерыв. Еремеева отвели в конвойное помещение, Вера Ивановна отправилась за ним.

В коридоре какая-то женщина бросилась к нему: «Скажи, где мой сын!», но Вера Ивановна ее перехватила. И зря, потому что женщина вдруг вцепилась ей в воротник: «Ах ты, сука, кого защищаешь!»

«Началось», – подумала Вера Ивановна, стараясь как можно осторожнее придерживать руки женщины, чтобы со стороны было ничего не видно. Самые страшные побоища начинаются с первого замаха.

К счастью, подоспел давешний дедок-заседатель, обнял женщину и увел. Плечи ее содрогались от рыданий, и Вера Ивановна сама чуть не заплакала, представив, каково ей сейчас.

Вера Ивановна быстро вошла в конвойное помещение.

– Самое время сейчас признаться, – выпалила она.

– Да меня ж разорвут. И так сижу весь оплеванный.

– Если обещаете показать, где спрятали тела, то не разорвут.

Еремеев пожал плечами.

– Признайтесь, Алексей Ильич, и возможно, вам сохранят жизнь.

– Встретил летчика сухо райский аэродром, он садился на брюхо, но не ползал на нем.

– Что?

– Я не идиот, говорю. А где тела, не знаю.

Вера Ивановна покачала головой:

– Господи, ну неужели у вас ничего не дрогнуло, когда вы посмотрели в глаза этим матерям? Выдайте тела, и я обещаю, что буду до последнего бороться за смягчение приговора.

– Даже так? – усмехнулся Еремеев.

– Да, так. Дать этим женщинам покой важнее, чем наказать вас так, как вы того заслуживаете. Пожалуйста, Алексей Ильич, вам самому станет легче от этого.

Еремеев откинулся на спинку стула. Конвойный, стоящий у него за спиной, сделал Вере Ивановне большие глаза, мол, кого ты уговариваешь, дура!

– Я понимаю вашу стратегию, – сказала она мягко, – вы решили пойти ва-банк, надеетесь, что суд вас оправдает, если вы будете упорно настаивать на своей невиновности, только этого не произойдет.

– Но я действительно невиновен.

– Что вы говорите! – воскликнула Вера Ивановна. – А вы знаете, какой у нас процент оправдательных приговоров? Один! Один-единственный процент! Думаете, вы в него попадете?

– Честно говоря, нет, – Еремеев усмехнулся и энергично потер переносицу скованными руками, – никогда не вытягивал счастливый билетик.

– Так признайтесь и скажите, где искать тела.

– Я не знаю.

– Алексей Ильич!

– Это правда. Понятно, что вы хотите помочь этим несчастным женщинам, но я действительно не знаю.

– А вы не хотите пригласить другого адвоката?

– Зачем это еще?

– Ну хотя бы потому, что я вам не верю и пекусь больше о посторонних людях, чем о вас.

– Ну так это нормально, не переживайте.

– Кроме того, у меня к вам личная неприязнь.

– Не понял? Ну то есть, конечно, если вы думаете, что я убийца, трудно ожидать, чтоб вы меня любили, но мне казалось, что для адвокатов это дело привычное.

– К вам, как к комсомольскому работнику, – буркнула Вера Ивановна, – из-за таких, как вы, у меня дочь не может выйти замуж за парня из Норвегии.

– Да, печально, – усмехнулся Еремеев, – ручка есть у вас? Пишите номер.

– То есть?

– Пишите-пишите, – он продиктовал цифры, – сегодня же вечером позвоните и передайте привет от Лехи-борщевоза.

– А кому?

– Сане. Объясните ему, в чем дело, и все будет в порядке.

– Да кто он такой, этот ваш Саня?

– Человек, который поможет вашей дочке выйти замуж без проблем.

– Алексей Ильич, но я ничего не могу вам гарантировать.

– Я знаю.

– Я не верю, что вы невиновны.

– Никто не верит.

– И я даже не стану в полную силу бороться за смягчение вам наказания, если вы не выдадите тела.

Еремеев пожал плечами:

– Я уже говорил, что никаких чудес от вас не жду. Ну попал, что делать. Так сложилось. А мог бы раком заболеть, и на мой взгляд, пуля в затылок лучше, чем сгнить заживо.

– Так зачем…

– Вы мне не можете помочь, а я вам могу. Вот и все.

Вера Ивановна записала номер, а заодно странное слово «борщевоз», которое боялась забыть.

Странно, если у Еремеева есть такой всемогущий приятель, почему он не попросит его позаботиться о себе? В его положении надо хвататься за любую соломинку.