Мария Воронова: Погружение в отражение [litres]

Надежда Георгиевна говорит, что финансы – это показатель счастья. Когда в семье все хорошо, то и деньги всегда есть, а если люди несчастливы, то сколько бы ни зарабатывали, у них вечно долги и нищета. Глупость, конечно, но факт есть факт: когда была любовницей Валерия, то деньги утекали как вода в песок. Ирина пила (ей мучительно стыдно было об этом думать, а не помнить тоже нельзя: если она забудет, что у нее начальная стадия алкоголизма, то в конце концов сопьется). Но средства уходили не только на вино. Она постоянно баловала себя кофе, покупала у спекулянтов хорошую косметику, духи и белье, чтобы нравиться любовнику, делала ему дорогие подарки.

Теперь все иначе. Она не притрагивается к алкоголю, вместо кофе пьет напиток «Летний» и разницы почти не чувствует. Тоже горячий и горький, а что еще нужно?

И косметики почему-то уходит в разы меньше, и белья хватает, и колготки чудесным образом не рвутся.

Мятые трешки для сантехников остаются в ее кошельке – Кирилл все делает сам. А ведь раньше ей приходилось покупать бутылку соседу, чтобы помог снять люстру и карнизы во время генеральной уборки.

Летом Ирина завела сберкнижку и стала откладывать туда по тридцатке в месяц, а иногда выходило и побольше.

Поздновато она взялась за ум, и воспоминания о пропитых деньгах неприятно холодили сердце, но лучше поздно, чем никогда. Отложенного, может, и не хватит для размена, но на ремонт пойдет.

Тут Кирилл покрепче прижал ее к себе:

– Ир, ты о чем задумалась?

– Прикидываю варианты обмена.

– То есть мне ехать?

– Ну конечно! Деньги вообще-то тлен, но мировая культура не простит, если я тебя не отпущу.

– Скажешь тоже, – приосанился Кирилл.

– Не кокетничай. Всем известно, что ты – лучший.

– Слушай, а можно ж расписаться до моего отъезда?

– В принципе, да. В исключительных случаях заведующий загсом дает разрешение не ждать месяц.

– Ну вот… Покажем мое командировочное, и дело в шляпе.

Ирина поежилась. Неужели мечты сбываются и в дом приходит настоящее счастье? Она – судья, заведующего загсом всяко уломает, и уже через неделю на пальце появится вожделенное колечко. Клеймо разведенки исчезнет, и на новое место работы она придет с гордо поднятой головой и сама станет чуть свысока смотреть на одиноких женщин.

А главное – не придется целых три месяца трястись от страха: вдруг обманет, вдруг передумает? Вдруг не вернется? Неизвестно, как там обстоит дело с телефонной связью, но даже если и отлично и они смогут разговаривать каждый вечер, все равно через треск и помехи она будет вслушиваться в голос возлюбленного с болезненной настороженностью – а не звонит ли он только по обязанности? Почему так быстро прощается? Просто устал или появилась другая?

Если не поженятся сейчас, то все время разлуки она проведет на горячей сковородке. Сердце будет скакать и корчиться, как одинокий ломтик картошки.

Да, завтра с утра надо тряхнуть связями, найти выход на свой загс или загс Кирилла…

Тут Ирина вспомнила, как требовала от любовника, чтобы он женился на ней в обмен на обвинительный приговор Кириллу. Лицо окатило краской стыда, слава богу, что нет света, и Кирилл ничего не видит. У нее даже слезы на глазах выступили от осознания, какой она была жалкой.

В ее жизни была грязь. Развод на совести мужа, тут она ничем себя не запятнала, а вот связь с женатым – другое дело. Она добровольно согласилась на унизительную роль любовницы, страстно мечтала разбить чужую семью, и был момент, когда она была готова осудить невиновного ради того, чтобы получить вожделенный статус законной жены. Стыдно вспоминать, и, наверное, полностью от этой грязи ей уже не отмыться, но хотя бы можно закрыть ее в укромном уголке сердца, а не тянуть, не размазывать по новым отношениям.

Болезненную недоверчивость необходимо преодолеть. Ну или хотя бы молча перетерпеть. Кирилл не должен расплачиваться за ее прошлое.

Пусть ведет под венец любящую счастливую женщину, а не потасканную бабу, вцепившуюся в свой последний шанс как вошь в овчину.

– Я очень хочу, чтобы мы поскорее поженились, – она взъерошила густые волосы Кирилла, – но только не украдкой. Мы же ничего ни у кого не отнимаем, зачем нам спешить и прятаться?

Вера Ивановна брела на работу. За ночь потеплело, снег на тротуарах превратился в серую кашу, но самое противное – начали проседать высокие сугробы по обочинам дорог, и возле поребриков на перекрестках заплескались широкие грязные лужи, перешагнуть которые было невозможно. Вера Ивановна попробовала прыгнуть, как идущая рядом девушка, но не вышло, и нога угодила в воду. К сожалению, сапог на этой ноге давно просил каши, но Вере Ивановне удавалось убедить себя, что подметка отошла всего лишь чуть-чуть, и это совершенно незаметно.