Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 6.

— Можно ли верить радостной вести, которую принесли мои слуги? — прокричал со стены голос. — Правда, ли что сам дон Фердинанд Арагонский почтил меня своим посещением в столь необычный час?

Сверху начал спускаться фонарь, чтобы получше осветить всю группу всадников у ворот.

— Скажите своему парню — пусть придвинет фонарь поближе к моему лицу! — ответил король. — Тогда вы увидите меня сами, и я охотно прощу вам эту смелость, граф де Тревиньо, лишь бы нас поскорее впустили!

— Это он! — воскликнул граф. — Я узнаю это царственное лицо: в нем слились черты его многочисленных предков — королей; я узнаю этот голос, не раз увлекавший арагонских рыцарей на полчища мавров! Пусть же трубят трубы, возвещая о счастливом прибытии! Немедля открыть ворота!

Приказ был тотчас исполнен, и юный король под звуки труб вступил в Осму, сопровождаемый усиленным отрядом почетной стражи и толпами еще полусонных и мало что понимающих горожан.

— Просто счастье, господин мой король, что мы нашли этот бесплатный ночлег! — проговорил уже знакомый нам молодой человек, дон Андрее де Кабрера, смело поравнявшись с доном Фердинандом. — После того как сеньор Феррера по небрежности потерял единственный наш кошелек — а это, к сожалению, печальная истина — нам было бы трудно играть роль прижимистых купцов, потому что, когда люди торгуются из-за каждой мелочи, их обычно просят показать сначала деньги.

— Раз уж мы добрались до твоей родной Кастилии, дон Андрее, — улыбаясь заметил король, — мы положимся на твое гостеприимство. Нам ведь известно, что два несравненных алмаза всегда в твоем распоряжении.

— Господин мой король! Вашему высочеству [10] Гусман, Мендоса — фамилии крупнейших кастильских феодалов, могущество и богатство которых соперничало с королевским. угодно надо мной смеяться, хотя, по правде говоря, ничего другого я сейчас и не заслуживаю. Моя преданность принцессе Изабелле лишила меня всех моих поместий, и теперь я беднее самого захудалого всадника из арагонской армии. Какими же алмазами могу я располагать?

— А я слышал немало весьма лестных слов о двух бриллиантах, сверкающих на лице доньи Беатрисы де Бобадилья, и знаю, что они по-прежнему принадлежат тебе, насколько это допускает благосклонность благородной дамы к своему верному рыцарю.

— Ах, господин мой король! Если наше приключение кончится так же благополучно, как началось, я, наверно, и вправду буду просить вашу милость помочь мне в этом деле.

Губы короля чуть тронула обычная спокойная усмешка, но в это время к ним вплотную подъехал граф де Тревиньо и прервал их разговор.

Ночь Фердинанд Арагонский проспал как убитый, а едва рассвело, снова был в седле. Отъезд королевского кортежа из Осмы совсем не походил на его скромное прибытие. Фердинанд в рыцарском одеянии ехал на благородном андалузском скакуне; роскошные наряды его приближенных еще яснее свидетельствовали о том, кто они такие. Их сопровождал усиленный эскорт копейщиков, во главе которых встал сам граф де Тревиньо. Так они двинулись в путь и 9 октября достигли города Дуэньяса в Леоне, расположенного по соседству с Вальядолидом. Недовольная Генрихом местная знать поспешила изъявить свою преданность арагонскому принцу; ему были оказаны почести, соответствующие его высокому званию и еще более высокому предназначению.

Многим изнеженным в роскоши кастильцам представился случай убедиться, каким суровым воздержанием дон Фердинанд уже в столь юном возрасте — ибо ему едва минуло восемнадцать — закалял свое тело и дух, чтобы никому не уступать в бою. Самые трудные воинские упражнения были его утехой, и, пожалуй, во всем Арагоне не нашлось бы рыцаря, который мог бы превзойти его на турнире или на поле битвы. При этом природная красота дона Фердинанда нисколько не пострадала; он был истинным принцем, а потому палящее солнце, охотничьи забавы и ратные подвиги не оставили на его лице никаких следов, кроме легкого загара.

В течение четырех-пяти следующих дней благодарные кастильцы с восторгом внимали словам короля, не зная, чему отдать предпочтение: его непринужденному красноречию или осторожности в выражении мыслей. Последнее качество можно было расценить как признак преждевременной холодной расчетливости, однако у того, кому предстояло укрощать противоречивые страсти и эгоистические желания людей, то свойство было немалым достоинством.