Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 6.

Хотя Изабелла и ожидала встретить девушку необычайной красоты, однако, увидев Озэму, она замерла от изумления, пораженная природным изяществом ее движений, сиянием счастья на смуглом лице индианки и благородством осанки. Озэма уже освоилась с одеждой, которая на Гаити показалась бы ей невыносимым бременем. К тому же Мерседес, желая, чтобы се новая подруга выглядела как можно лучше, заставила ее надеть свои драгоценности, которые придавали гаитянке совершенно особую дикую прелесть. Развернутая чалма, подарок Луиса, и сейчас окутывала ее плечи, а на груди сверкал крестик Мерседес — самое дорогое для Озэмы украшение.

— Просто какое-то чудо! — воскликнула королева, когда Озэма, стоя на другом конце комнаты, грациозно склонилась, приветствуя ее. — Беатриса, неужели это прелестное существо ничего не знает о боге? Но, даже если разум ее непросвещен, се простая душа должна быть непорочна, а сердце — чисто!

— Все это так, сеньора, — отозвалась маркиза. — Несмотря на все, мы с моей воспитанницей уже полюбили Озэму и готовы считать ее: Мерседес — своей подругой, а я — своей родственницей.

Величественно и спокойно королева приблизилась к Озэме, которая ожидала ее, склонившись и не поднимая глаз.

— Принцесса, — обратилась к ней Изабелла, — приветствую вас в наших владениях! Адмирал был прав, когда выделил столь высокую и достойную особу из числа тех, кто предстал перед глазами толпы. Как всегда, он проявил осмотрительность и глубокое уважение к священной монаршей личности.

— Адмирал! — с живостью воскликнула Озэма: она уже давно знала, как произносить этот титул Колумба. — Адмирал — «мерседес»! Изабелла — «мерседес»! Луис — «мерседес», сеньора королева!

— Беатриса, что она этим хочет сказать? — удивилась Изабелла. — Почему принцесса присоединяет имя твоей воспитанницы к титулу Колумба, моему имени и даже к имени графа де Льера?

— Сеньора, благодаря какому-то странному заблуждению она вообразила, что «мерседес» по-испански означает все прекрасное, все совершенное, и, когда она хочет что-либо особенно похвалить, то прибавляет это слово. Вы заметили, ваше высочество, она даже объединила имя Мерседес с именем Луиса! Когда-то мы искренне желали этого союза, но теперь он, по-видимому, невозможен, и сама она заинтересована в нем меньше всего.

— Действительно, странное заблуждение! — проговорила королева. — Но оно не случайно. Должно быть, оно вызвано какими-то особыми причинами. Но кто, кроме твоего племянника, Беатриса, мог произносить при ней имя твоей воспитанницы, да еще так, что принцесса приняла его за синоним совершенства? — Сеньора, неужели это возможно? — воскликнула Мерседес, и яркий румянец окрасил ее бледные щеки, а в глаза на мгновение блеснула радость.

— Почему же нет, девочка? Может быть, мы были слишком поспешны в своих суждениях о графе и приняли за ветреность то, что на самом деле говорит о его преданности тебе?

— Увы, сеньора, если бы это было так, Озэма не полюбила бы его столь самозабвенно!

— А с чего ты взяла, дитя мое, что принцесса испытывает к графу нечто большее, чем просто признательность за ею заботы о ней и благодарность за то, что он оказал ей неоценимую услугу? Беатриса, здесь как-то жестокая ошибка!

— Боюсь, что нет, сеньора! — возразила маркиза. — В чувствах Озэмы трудно ошибиться: она слишком наивна и неопытна, чтобы их скрывать. В первый же час после встречи с нею мы узнали, что она отдала Луису свое сердце, — оно так чисто, что ему даже не пришлось его завоевывать! И это не просто восхищение моим племянником, а настоящая страсть, такая же горячая, как солнце ее родины, о котором мы слышали от адмирала.

— А разве можно увидеть дона Луиса во всем блеске воинской* славы и не оценить его? — воскликнула Мерседес. — Разве можно быть с ним рядом долгие дни плавания и не плениться добротой его души?

— Воинская доблесть! Доброта души! — медленно повторила королева. — И при этом такая беспечность, причинившая столько горя! Если хочешь знать, дитя мое, он недостоин звания истинного рыцаря и дворянина.

— Не говорите так, сеньора! — взволнованно заговорила Мерседес, в коей робость боролась с желанием оправдать неверного возлюбленного. — Принцесса рассказала нам, как он спас ее от преследований ее злейшего врага Каонабо, одного из самых жестоких властителей острова, и о том, как благородно вел себя граф по отношению к ней.

— Вот что, дитя мое, иди к себе, помолись святой Марии, чтобы она ниспослала мир и покой твоей душе, и ложись спать. Беатриса, ты тоже оставь пас: я хочу поговорить с принцессой с глазу на глаз.