Джеймс Купер - Избранные сочинения в 6 томах. Том 6.

— Да что это, бунт? — вскричал Колумб. — Кто смеет так дерзко говорить со своим адмиралом?

— Все, все, сеньор! — ответило хором множество голосов. — Приходится быть дерзким, когда грозит смерть! Будешь молчать — погибнешь!

— Санчо, и ты тоже с этими смутьянами? Неужели и в тебе тоска по дому и бабьи страхи сильнее жажды бессмертной славы и всех земных богатств и чудес Катая?

— Коли это так, поставьте меня драить палубу и никогда не допускайте до руля, как труса, недостойного смотреть на Полярную звезду! Ведите каравеллы хоть прямо во дворец великого хана курсом на его трон, и Санчо не бросит вахты, пока будет руль под моей рукой! Он родился на корабельной верфи, и ему, естественно, хочется знать, куда может доплыть корабль.

— А ты, Пепе? Неужели ты забыл свой долг, что тоже осмелишься обратиться со столь мятежными речами к своему адмиралу и вице-королю твоей государыни доньи Изабеллы?

— Вице-королю чего? — раздался из толпы голос, помешавший Пепе ответить. — Вице-королю полей морской травы с тунцами, китами и пеликанами вместо подданных? Хватит, сеньор

Колумб! Мы не позволим какому-то генуэзцу так обращаться с кастильцами! Надоели нам ваши крабьи пастбища и острова, которые оказываются облаками!

— Домой!.. В Испанию!.. Домой!.. В Палое! В Палое! — подхватили остальные.

Санчо и Пепе отделились от толпы и стали рядом с Колумбом, между тем как матросы продолжали кричать:

— Плыть дальше на запад — значит искушать бога! Мы хотим вернуться, пока не поздно! Домой! Домой!

— С кем вы говорите, наглецы? — вскричал Луис, невольно хватаясь за пояс, где обычно висел его меч. — Что за бесстыдство! Прочь, трусливые твари, а не то я…

— Спокойней, друг мой Педро! — остановил его адмирал, который даже не дрогнул перед этой бурей ярости и отчаяния. — Предоставьте это дело мне. Слушайте, что я скажу, несчастные бунтовщики! — обратился он к матросам. — Вот мой решительный и окончательный ответ на все подобные требования: назад мы не пойдем! Эта экспедиция снаряжена вашим королем и вашей королевой, чтобы открыть новый путь в Индию через Атлантический океан, и мы должны его открыть во что бы то ни стало! Поэтому мы будем плыть на запад, пока земля не преградит нам путь. Так я решил, и так будет, пока я жив! А вы запомните: всякое неповиновение воле государей, всякое ослушание или неуважение к их представителям не останется безнаказанным. И, если я услышу еще хоть слово недовольства, виновного постигнет суровая кара! Навлекая на себя гнев наших государей, вы рискуете жизнью гораздо больше, чем в любую бурю на океане, а я уж позабочусь, чтобы каждый получил по заслугам, — в этом даю вам слово!.. Подумайте сами, — продолжал Колумб, — что даст вам трусливое бегство и что ожидает вас, если мы смело пойдем вперед! В первом случае вам грозит гнев наших государей, расплата за бунт и неповиновение или, вернее всего, мучительная смерть от голода и жажды, потому что, если вы вздумаете восстать против своих капитанов и повернете вспять, вам не хватит припасов и вы все равно не увидите Испании. Возвращаться уже слишком поздно! Путь на восток займет вдвое больше времени, чем все наше плавание, а бочонки с водой на каравеллах уже пустеют. Нам нужна земля, и только земля, которая находится здесь, поблизости, и может нас спасти!.. А теперь подумайте о другой возможности, — снова заговорил Колумб после некоторой паузы. — Впереди вас ждет Катай со всем его великолепием, диковинами и сокровищами. Это чудесная страна, населенная кроткими, справедливыми и гостеприимными людьми. А по возвращении из Катая даже последнего матроса, оставшегося верным своему капитану и достигшего великой цели, ждут милости наших государей, почет и уважение.

— Сеньор! — выкрикнул кто-то из толпы. — Мы будет повиноваться вам еще три дня. Но, если за эти дни земля не покажется, вы повернете в Испанию?

— Никогда! — твердо ответил Колумб. — Я обязался доплыть до Индии, и я доплыву до Индии, хотя бы для этого понадобился еще целый месяц! Ступайте же на свои места или ложитесь спать, и чтоб я больше не слышал подобных речей!

В облике адмирала было столько достоинства, его гневный голос был так уверен и тверд, что никто не отважился ему ответить. Матросы молча разошлись, затаив недовольство. Если бы «Санта-Мария» была единственным судном экспедиции, возможно, дело дошло бы до бунта, но никто не знал, как к этому отнесутся команды «Пинты» и «Ниньи». Мартин Алонсо Пинсон пользовался у своего экипажа не меньшим уважением, чем Колумб на «Санта-Марии», поэтому даже самые дерзкие смутьяны не решались пока на открытое возмущение и выражали свою озлобленность только глухим ропотом. Но втайне они готовились к решительным действиям и ожидали только возможности сговориться с командами других каравелл.