Фрэнсин Проуз - Изменившийся человек

И все же, тратить немногое оставшееся ему время жизни, наблюдая за тем, как дети разговаривают с детьми, как этот панк разглагольствует о своих музыкальных вкусах? Мейер вспоминает Минну на больничной кровати. Скоро он сам окажется там же. А пока что он должен напомнить себе, зачем он здесь: затем, чтобы добыть деньги на помощь, о которой ему самому приходилось молить. В иранской тюрьме невинный человек. Мейер должен руководить фондом, оплачивать счета, заниматься делом. Он вздыхает. И Бонни, святая Бонни, наклоняется к столу и наливает воду в его в стакан, так, словно вся ее любовь к нему изливается из этого запотевшего графина.

— Ал Грин… — подсказывает газетчица.

— Вот, я слушал Ала Грина и в конце концов понял. То, что говорят в ДАС, не может быть правдой, потому что Ал Грин, ну, понимаете… Афроамериканец…

Этого слова Винсент еще никогда не употреблял. А сейчас произносит. Без запинки. Он репетировал.

— Естественно. — Колетт закатывает глаза.

— Некоторые в ДАС говорили, что после того, как Бог создал белые расы, у Него еще оставалась грязь, и он сделал людей из грязи. Это было в конце недели. Бог устал. Не сосредоточился. Но раньше, чем Он понял ошибку, грязные расы уже вскочили и побежали. А другие говорили — и всегда с этого начинались большие споры, — что Бог создал черных в пятый день, когда Он создавал зверей земных, а не в шестой день, когда Он создал людей. А еще у них есть такая теория, что грязные расы созданы людьми от совокупления с животными…

До сих пор у Винсента все получалось складно, но сейчас его, кажется, вынесло по какой-то жуткой касательной. Того и гляди, расскажет газетчице, что истинные израэлиты — это белые люди, и Бог назначил им спасти мир от сатанинского еврейского племени. Мейер бросил короткий взгляд на Бонни, она как будто тоже обеспокоена. Очевидно, надо еще поработать, провести еще несколько… экспериментов перед тем, как выпустить его в зал, где каждый может поделиться денежкой с Вахтой братства.

— А на самом деле, — говорит Винсент, — когда ты слушаешь такого, как Ал Грин, ты понимаешь, что все это неправда. У него такой красивый голос, ты слышишь его и понимаешь, что он избран Богом.

— Вы верите в Бога? — спрашивает Колетт.

И это все войдет в три сотни слов на второй полосе городского раздела? Этот вопрос усадит их еще на многие часы, пока Винсент будет рассуждать о своем духовном развитии.

Винсент поворачивается к Мейеру.

— Если этот человек верит, то и я верю, — говорит он. — Потому что он для меня, как… самурайский герой. И повернуло меня еще чтение книг доктора Маслоу.

Колетт записывает, потом обращается к Мейеру за комментарием. Каких слов ждут от Мейера? Он рад, что спас парню жизнь. Если они в это хотят верить.

— Это дает нам надежду, — говорит Мейер. — Вся наша работа основана на вере в то, что люди могут меняться. Но иногда даже у нас бывают сомнения. Так что это окрыляет — встретить человека, который перешел из тьмы к свету и хочет трудиться ради справедливости и свободы.

Тут раздается стук в дверь. И «войдите» говорит Колетт. Она знает, что стучат ей: бородатый мужчина, увешанный фотоаппаратами.

— Извините, — говорит он. — Не хотел вам мешать. Вы почти закончили?

— Мы закончили, — отвечает Колетт.

— Я Джим Мейсон, — говорит фотограф, окидывая группу профессиональным взглядом. Кто тут важный, кто нет, кто фотогеничен. Эли Визеля сейчас тут нет. Обойдемся теми, кто есть. Он спрашивает Мейера и Винсента:

— Можно щелкнуть вас пару раз вдвоем?

— Да… насчет благотворительного ужина, — подсказывает газетчице Бонни.

— Подождите, — говорит Колетт. — Один последний вопрос. Мистер Нолан, я так понимаю, вы намерены выступить на ежегодном празднике Вахты всемирного братства.

— Я? — Винсент смотрит на Бонни. Он как будто искренне удивлен.

Мейер и Бонни окончательно приняли решение несколько дней назад. Винсент в самом деле не знает? Мейер всегда умел определить, говорит ли человек правду. Сейчас он не понимает и поэтому испытывает некоторое замешательство.

— Думаю, да. — Винсент застенчиво улыбается.

— Мы думаем, выступит, — говорит Мейер.

— А ужин где? И когда? — Колетт просто проверяет. Роберта ее уведомила.

— В Храме Дендура. — говорит Бонни. — Музей Метрополитен.

— Одиннадцатого июня, — добавляет Роберта.

Колетт записывает это, поднимает голову.

— Казнь Тимоти Маквея, — говорит она. — Это не может быть случайным совпадением.