Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

– Но он стал крутить с этой дурочкой Марселой. Она в него втрескалась по уши. И меня заразила. У девчонок так бывает: одна влюбилась и подруга следом. Но я графиня, он – мой секретарь.

И я себя должна взять в руки. Никаких любовных приключений я не допущу. Он останется тем, кем был!

Люба так гордо вздёрнула подбородок, что женщины зааплодировали. Чиновники отметили доверчивость толпы. Будто не театр на площади, а быль. Эта вовлечённость передалась и самим чиновникам.

– Потрясающе! Кто режиссёр? – спросил самый важный начальник, наклонившись к уху своего секретаря.

– Пригласили из Москвы. Молодой парень. Ученик самого Анатолия Шаца!

– Тогда понятно, – кивнул головой начальник. – Потрясающий спектакль.

Марсела заигрывала с Теодоро. Он поманил, потом оттолкнул, морочил девчонке голову. Сам облизывался на Диану. Потом он порвал, не читая, письмо Марселы. Светка, опустившись в пыль, на колени, собирала обрывки, как осколки сердца.

– И ты порвал мою любовь? – спросила она. Голос её дрогнул. Толпа загудела, призрак мордобоя вызревал над площадью.

Как бы мстя за служанку, Диана трижды давала секретарю надежды и трижды прогоняла. Сама страдала, его мучила, заодно и Марселу. Настоящий сумасшедший дом.

– Да кто так любит, раз в неделю! Пусть расписание повесит или график! – негодовал Ваня.

Женщины понимали Любу. Каждая знала, как сложно бывает ответить на ухаживания и не прослыть легкомысленной. Мужчины чесали макушки, думая «а леший их знает, этих баб, чего им надо».

Вот Ваня снова приходит на зов. Люба снова не хочет. Он в сердцах говорит свой знаменитый монолог, сомневается в Любином разуме, называет собакой на сене и обещает вернуться к Светке. Не говоря ни слова, с разворота, Люба залепила Ване по морде. Звук удара, усиленный микрофоном, докатился до Коврова.

– Ай, хорошо! – восхитились в толпе.

Любе показалось, для хорошей драматургии надо ещё. Она дала пощёчину с левой руки. И ещё, и ещё. У режиссёра носом пошла кровь.

– Какая достоверность! – сказал начальник секретарю.

– Ты сдурела? – изумился Ваня очень искренне. Он пытался увернуться, но без боксёрских навыков напропускал оплеух в колхозном стиле. Люба истинно рассвирепела.

– Мерзавец, гад! Прибью! – говорила она, вкладывая в замах всё накопившееся за лето.

– Осатанела! Что ты творишь?

– Моя любовь сегодня многолика! Бывает и такой! – гремела Люба.

Сразу после этой сцены грянул дождь. Но никто не подумал расходиться. Зрители и артисты вымокли мгновенно, на делегатов брызгало, но спектакль не замедлился, наоборот, стал выглядеть правдивей. У Бондарева от воды перестал работать микрофон. Поэтому Ване пришлось делать вид, что он разговаривает с глухонемым, транслируя его текст публике, но отделяя от своего вопросительной интонацией.

– Ты опоздал к баталии? И недоволен этим?

Бондарев виновато развёл руками, потряс передатчик микрофона, звук не восстановился.

– Спрашиваешь, отчего у меня морда в крови?

Бондарев кивнул.

– Графиня сбрендила от ревности. Поцеловать меня ей честь мешает. Но целоваться хочется. Поэтому – вот так.

Бондарев сделал несколько абстрактных жестов.

– Хочешь ты сказать, тебя тоже били по морде? Но никогда – графини?

Бондарев снова кивнул, довольный тем, как Ваня читает его мысли.

– Согласен, настоящая собака на сене. Сама не ест и другим не даёт. Ни с боку, ни посередине. Беги отсюда, не то и тебе достанется.

Бондарев кивнул и побежал к звукооператору. Какое-то время публика следила за процедурой замены микрофона. Олегу Борисовичу пришлось оголиться до трусов, чтобы один провод вытащить, а другой пропустить под одеждой. Положительно, все части этого спектакля были очень интересны.

Тут Люба, прорыдавшись в углу сцены, снова подошла к Ване.

– Ты здесь? Ты сердишься?

– Ещё чего! Я счастлив!

– Что это? Кровь?

– Ещё бы!

– Зачем?

– Мне нужно. Я сохраню его на память о том, что между нами было.

– Но это мой…

– Не жадничай. Сходи к Отавьо, он даст тебе две тысячи эскудо. На платки. Вдруг мне снова захочется с тобой побеседовать.

Тут возникла заминка. Ванин нос не перестал кровоточить, и он не мог отдать платок, не превратив себя и площадь в декорацию скотобойни. Тогда Ирина Павловна легко и естественно выбежала, сунула Ване пакет салфеток. Свой окровавленный платок он отдал Любе, а сам некоторое время очень непринуждённо затыкал ноздрю бумагой.