Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

Ваня поцеловал Лене руку и весь вечер каждые полчаса откладывал вилку и восхищённо повторял:

– Как? Я не понимаю как?

И смотрел на Лену, как на богиню. Женщина была очень довольна. Восхищение ни на секунду не показалось ей неискренним.

Курорты не отбивают память, но обесцвечивают воспоминания. Люба питалась фруктами и посещала пляж. Отсюда деревенский театр казался виденным в детстве фильмом. Обрывки диалогов, лица, нечёткие силуэты. Подруги много говорили об отношениях вообще и о слабовольном режиссёре Иване Родченко в частности. Но – без эмоций. Сходились на том, что судьба его накажет. Будет или паралич, или нищета. Или то и другое вместе, по сумме заслуг.

Стоило расстелить полотенце и намазаться кремом, тут же – из брызг, из камней и света сгущались мальчики. Их в Анапе бесконечный запас. Жени, Коли, Антоны, Серёжи.

Удачным считался такой подкат:

«Девочки, сюда идёт цунами, позвольте унести вас на руках».

Или:

«Подскажите, пожалуйста, что нужно сделать, чтобы на вас жениться?»

Такому кавалеру, так и быть, сообщался номер телефона. Куда чаще приходилось слышать банальное:

«Почему такие красотки загорают одни?»

«Девчонки, хотите покататься на классной тачке?»

Подружка Оля говорила:

– Господи, ну хотя бы учебник пикапа какой-нибудь почитали бы, что ли.

Люба отвечала:

– Они читали. Просто учебник писал такой же, как они, теоретик.

Ваня непременно придумал бы такое начало для разговора, что Оля бросила бы шезлонг и полотенце, вцепилась бы в Ваню и до конца сезона бы не отпускала.

– Опять вспомнила? – спрашивала Оля.

Люба пожимала плечами. Тогда Оля, в терапевтических целях, звонила Славику или Тимуру. Приходило лёгкое волнение, нужно было наряжаться в ресторан, настроение улучшалось.

Иногда ходили на море с самого утра. Исключительно за красотой и здоровьем, даже без макияжа. Возвращались обедать и спать. Потому что вечерний пляж – это ярмарка достижений, лежачий подиум. Проще бегать по горам, чем лежать часами в изящной позе, выражающей одновременно внешнее целомудрие и внутреннюю порочность. Такой отдых изнуряет, конечно, но и мозг промывает. Через неделю всего Люба восстановилась для новых страданий. Загорела, и ещё в глазах появилось такое томление, какое бывает у всех абсолютно женщин при виде Чёрного моря.

Подружки возвращались с утреннего купания. Свернули на свою улицу. И тут Люба подпрыгнула, развернулась и попыталась убежать.

– Это он! – повторяла она. – Это он! Мамочки мои, что делать-то!

Оля сразу поняла, кто там. Но не поняла – где.

– Да вон же, на лавке сидит, под нашим домом.

– Господи, до него полкилометра! Ты уверена?

– Говорю тебе, точно он!

– Может, это собака? Или тень? Или просто мужик чужой?

– Олька! Что делать-то? Господи, ну зачем он приехал? Иди, скажи ему, что меня нет. Что я утонула. Нет, слишком мрачно. Скажи, что уехала в Турцию!!!

Олька не собиралась остаток лета умирать от любопытства, гадая, зачем к Любке приезжал её бывший и что бы он сказал, если бы встреча случилась. Она взяла Любу за руку.

– Не дрейфь! – сказала. – Вдруг что-то важное? Вдруг он умирает и раскаивается? Вдруг всего три дня осталось? Всю жизнь жалеть будешь!

– Да здоровый он!

– Да как ты видишь-то? На таком расстоянии не понятно, вдруг там инфаркт!

– А я вижу! Здоровый он! Может, осунулся только. Олька, а вдруг он страдает?

Начались самые сложные пятьсот метров в жизни Любы. Она не знала, какой походкой идти. Как модель – слишком манерно. Как непорочный ангел – поздно, наверное. Обыденно, будто в магазин идёшь – не соответствует важности момента. В результате каждый шаг был от разного типа походок, ноги то не гнулись, то, наоборот становились как лапша. Дура дурой, если судить по походке.

Он не поднялся навстречу. Просто смотрел. Господи, как надо двигать рёбрами, чтобы дышать-то?

Люба сказала:

– О, привет!

Как ни в чём не бывало. Даже не удивилась. И так гордо поправила волосы, что выразила ненароком торжество, надежду, панику, согласие на брак, горесть, обиду, уверенность в своей бесподобности и неуверенность в ней же.

– Присядь, поговорить надо, – сказал Ваня.

По женским правилам Любе следовало обдать Ваню жаром равнодушия и уйти. Но не слишком быстро, чтобы он успевал целовать её следы.

Вместо этого Люба подошла и села покорно.

– А вы, Оля, идите. Вы всё потом узнаете.

Оле было приятно, что прохожий знает её имя. Она не посмела спорить. Пошла в дом, приоткрыла окно и напрягла ухо.