Олег Слободчиков - Каменный лес

Я захохотал, откинув голову. Из облачка табачного дыма в нашу сторону обернулись проститутки, подслеповато щуря свои воспаленные глаза.

— Вы меня покажите друзьям вместо папы? — спросил я.

Она пожала плечиками и покраснела. Ей очень шло смущение. А мне так не нравились ее ровесницы, искалеченные нынешними телепрограммами, которые под личиной раскованности позволяли себе обыденную наглость.

— Неужели так старо выгляжу? — спросил я, перестав смеяться.

— Ну почему? Совсем еще не старый. — не вполне уверенно пробормотала она, опять смутившись. — Солидный, интересный мужчина… Мои родители сразу после школы поженились, а потом разошлись.

Ее приговор подстегнул меня — надо было торопиться, ведь мне, действительно, шел четвертый десяток. Подумать только, уже пережил Христа, а толком еще ничего не сделано. Два брака, поход к Каменному лесу, и тот с брачком. В мои годы люди докторские диссертации защищают, а я, всего лишь пишу кандидатскую, которая никем никогда не будет востребована. Впереди — пустота. У моей второй жены была хотя бы цель — пусть эфемерная, обманная, картонная, но Корона.

— Бабушка тебя не потеряла? Уже поздно. Ты в каком районе живешь? — грубовато перешел я на ты.

Она назвала район, в котором я не был с тех самых пор, как получил там карту.

Вспомнилась весна, загородный клуб со снесенным куполом, тополя, солнце и иллюзии. Молодость — это иллюзии и ничего больше. Как только начинаешь это понимать — возврат к прошлому невозможен.

— Тем более пора спешить, — тайком вздохнул я. — Район ваш нынче пользуется дурной славой. Трамвай уже не ходит. Доедай-ка шоколадку и вперед — к бабе. Я тебя посажу на мотор, — как-то ворчливо, по-отцовски забрюзжал вдруг я, входя в роль папаши.

Я взял ее за руку, помог застегнуть пуговицы шубки, демонстрируя, что она моя взрослая дочь или юная сестра. Взоры проституток стали томны и внимательны.

— Телефон есть?

— Угу!

— Записываю, — щелкнул я авторучкой и дал ей свою визитку. — Значит, так: приедешь домой — сразу звони. Если в течение получаса не будет звонка — сам звоню бабушке.

Я остановил такси. Лицо шофера не понравилось. Второй седоусый пенсионер-шабашник вызывал доверие, хоть и заломил цену не по совести. Я оплатил ему вперед не торгуясь, записал номер машины.

— Значит так, папаша! Подвезешь к самому дому и проследишь, чтобы в подъезде ее не обидели. Потом свободен. — Раскрыв дверцу, я нарочито громко сказал: — Бабушку поцелуй и, звони сразу как приедешь, иначе РОВД на рога поставлю.

Я хотел чмокнуть ее в щеку, чтобы показать шоферу какой я заботливый брат или отец, но наткнулся на податливые, отзывчивые губы.

— Обо мне никто так не заботился, — с благодарностью всхлипнула она на ухо.

Звонок телефона в моей квартире раздался ровно через полчаса. Была полночь.

— Игорь Васильевич, вы придете завтра? — спросила она голосом школярки, получившей четвертную двойку по пению.

— Приду, — сказал я. — Диктуй куда. — И пробормотал: — У меня должок перед вашим районом.

Она назвала адрес и опять попросила, волнуясь:

— А можно, перед друзьями я буду называть вас на «ты»?

— Да хоть сейчас называй, мне будет только приятно.

«Хорошая девчонка, — думал, кладя трубку на аппарат. — Эх вы, родители…

Ромео и Джульетта XX венка».

Весна выдалась на редкость капризной: то светило солнце и теплело на улицах, то примораживало, как в январе. Я вышел из трамвая. С хмурого неба сыпалась белая крупка, ветер нес ее по застывшим лужам. Знакомый клуб был выкрашен, гордо поблескивал восстановленным куполом и крестом. Пожилая монахиня неторопливо выметала высокое крыльцо. Из-за кованной подновленной двери вышел румяный рыжебородый поп в рясе. Поеживаясь на ветру и весело жмурясь от падающей на ресницы крупки, он зычно пробасил:

— Отдохнула бы, матушка, — и, размахивая широкими рукавами, направился к приземистому домику с крестом над воротами.

Район и прежде был ветхим, но чистым. Когда-то здесь жили приличные люди.

Теперь он стал откровенно убог и грязен. Мусорные кучи высились прямо за воротами домов и во дворах бараков, пластиковые бутылки валялись под заборами, за которыми была слышна нерусская тарабарщина.

Двухэтажный дом из почерневшего бруса, где жила именинница, был родным детищем района: деревянная лестница с выломанными перилами и пропахшая мочой, шприцы, бутылки и окурки на площадке между этажами. Я нажал кнопку звонка. Дверь распахнула она, в лицо мне ударила волна грохочущей музыки и запах праздничного стола. Надя, раскрасневшаяся и счастливая, пискнула и повисла у меня на шее. Я похлопал ее по спине, подыгрывая, ради той, предопределившей многие мои удачи и неудачи.