Олег Слободчиков - Под нами бездна

Он снова заерзал на шкурах. Она тихо рассмеялась и села, потягиваясь, демонстрируя свое молодое спортивное тело:

— Что уж теперь? Попарь-ка меня! У самой не получается.

Федор парил гостью, окатываясь холодной водой, до тех пор, пока она не отказалась лезть на полок. Затем наспех ополоснулся сам и, пока Ксения отдыхала, заварил чай. Несмотря на ранний час, постелил на полу широкий матрац. Обессиленные и утомленные баней, они долго не могли уснуть.

Спасаясь от навязчивых мыслей, истосковавшись по женскому телу, Федор ласкал и ласкал свою случайную подружку. И она, строптивая и заносчивая, покладисто отвечала на его ласки, лишь бы ни о чем не думать. За полночь стала подремывать.

— Спасибо! — прошептал он, прижимаясь щекой к ее крепкому гладкому плечику. — Повезло старому! И радикулит прошел, и песок не сыплется, и почки на место встали… А то одна, вроде как, опускаться начала. Вот уж точно: все болезни от воздержания.

— Хороший старичок! — сонно хохотнула она. — Я уже хотела пощады просить. Ничо себе, леснички… На чистом-то воздухе…

— Льстишь, конечно, все равно приятно, — вздохнул Федор, вытягиваясь на спине, удивляясь, что нет в душе ни раскаяния, ни опасений, один только покой.

— Ты, наверное, жене не изменял!? — будто ставила диагноз, сонно пробубнила она, возвращая Федора в его реальный мир. — Да и с кем тут…

Помолчав, он нехотя ответил:

— И ни к чему. В этом плане у нас проблем не было…

Проблемы у них были, но другие. Он всю жизнь любовался ею, так и не оправившись за всю совместную жизнь от потрясения первой встречи. Он гордился своей женой и почти никогда не ревновал, почему-то подсознательно уверенный в несокрушимости их союза. Этого не мог понять никто из Верных с их женами. Понимал только Кельсий, с которым жена Федора была настолько дружна, что все, кроме мужа, с азартом ждали, когда же она уйдет к нему. Кельсий чуть не каждый год менял жен и писал ей двусмысленные стихи. Она принимала участие в его семейных ссорах и примирениях, вычитывала и корректировала его рукописи, прибирала в доме, когда Кельсий, в очередной раз, холостяковал.

Однажды в тайге Москва, Кельсий и Аспирант, ставший к тому времени завистливым и желчным Аспирином, чистили заваленные буреломом тропы. Возле костра в какой-то глупой перепалке москвич съязвил: дескать, чего им, Москве с Кельсием, делить, они же родственники — мужья одной женщины.

Наступила пауза, которую Аспирин понял по-своему, испугавшись сказанного, прислонился спиной к единственному карабину. За пламенем костра он не мог видеть лица Федора, но услышал, что Москва хохочет. Кельсий лежал на спине и смотрел в звездное небо с черными, чуть качающимися вершинами елей. Не сразу он ответил, проворчав беззлобно, но презрительно:

— Дурак ты! Она же любит его!

— А что к тебе бегает? — визгнул Аспирин.

Кельсий долго молчал, разглядывая мерцающие звезды. Потом сказал в полголоса:

— Тебе этого все равно не понять! Мы с ней будем любить друг друга там! — Кельсий говорил про небо. Федор перестал смеяться, и весь оставшийся путь в тайге был не в меру задумчив и рассеян.

Беспокойство, которое он почувствовал в тот вечер, время от времени давало о себе знать: вспоминалось небритое лицо друга, смотрящего в небо, тонкий, с неприметной горбинкой, нос, почти как у жены, прямой лоб, на котором отсвечивали тени бликов костра. Тогда он впервые заметил, что Кельсий и его, Федора, жена похожи, как родственники.

Вскоре, первыми из Верных, Москвитины обвенчались в церкви. А через несколько лет, когда исчез Кельсий, и жена, почти не способная жить одна, посылала и посылала Федора в тайгу на его поиски, он спросил напрямик, впервые нарушив негласный обет и заговорив о том, что будет после:

— А там ты с кем будешь?

Она все поняла с полуслова, взглянула на него лучистыми глазами, в которых уже мерцал потусторонний свет, ответила ясно и просто:

— С тобой, милый!

«Может быть, заслужил», — серьезно подумал он и, вернувшись с очередного маршрута, солгал, что нашел и похоронил останки друга. Она успокоилась и больше никогда не вспоминала о поэте.

Рано утром, задерживая рейсовую мотаню, к лесному кордону подошел тепловоз с одним блестящим, как игрушка, министерским вагоном и взревел под окнами. Федор вскочил, быстро оделся, сбросил одеяло и примял нетронутую вдовью постель. Ксения потягивалась и не спешила подниматься.

— Наверное, за тобой? — опасливо поторопил ее Федор, тайком выглядывая в окно.