Олег Слободчиков - Штольни, тоннели и свет

В двенадцати или пятнадцати километрах от тракта речка Чиличка, вырвавшись из горного ущелья на равнину, шаловливо разбегалась рукавами проток, стариц, излучин, затем снова заныривала в узкую теснину скал. Там, где подвижное, меняющее места русло подмыло глинистый берег, среди древних могильников, может быть, и сейчас лежит груда серых, покрытых лишайником камней. Среди них мало кто замечал узкий лаз. За ним, в землянке вроде каменного ящика жил старик, скорей всего такой же бездомный бич, как многие из первоприбывших. Имел ли пенсию или зарабатывал сбором лекарственных трав, говорить об этом он не любил, хотя поболтать был мастер.

Сейчас, когда прошло несколько лет, наши беседы с ним кажутся странными снами.

А тогда… Первое время, слушая его уверения, что он родился и умер полтыщи лет назад, я хохотал. Позже, бывало, его байки и раздражали меня:

— Мели, дед, мели!.. Мне все равно ждать, когда привезут кайло… В детстве на голову не падал? Понятно! Ничего, бывает хуже.

Не обращая внимания на насмешки и недоверие Абиш, обычно, распалял себя с каких-нибудь крученых суждений.

— Чтобы вспомнить жизнь-дорогу, на которой остаются следы, надо мало времени.

По другую сторону она длинна и как сон…

И снова, томясь бездельем, я слушал про битву при Аксу, про резню на перевале Санташ, про егеря и нулевой цикл — ту часть строительства, которую не застал, а со временем так притерпелся к рассказам и рассуждениям, что ничего уже в них меня не удивляло, не возмущало.

Абиш говорил, что нашел равновесие на бесследном пути, потому что не утратил при жизни стремления к нему, потому что не оскопил, как барана… — Он долго сопел, подбирая русское слово, вспоминал и выговаривал, радуясь ему: «собисть» — то есть совесть. Правда, понимал ее по-своему: без пол-литры не разберешь.

Не утратил, так не утратил, соглашался я и терпеливо слушал, как он, потехи ради, морочил егеря и ответственных работников, избравших заповедное место для скрытых и охотничьих забав. Про изыскателей, которые пришли очередным набегом и, увидев рай для избранных, алчно возжелали уничтожить его. Те и другие шумели и ненасытно браконьерствовали, их алчность успокаивала старика: временные люди вроде урок, как приходят так уходят, вечно рождающая земля зарубцует, скроет оставленный беспорядок и снова будет благодать.

— Ваши появились смешно, — говорил, — не так, как все. Укреплялись надолго…

Колобок… Как его?

— Синтик! — подсказывал я.

— Ага! Синтик и Шымит!

Привезли взрывчатку в бумажных мешках, пятьдесят тонн, пояснил мне потом Шмидт, высокий и плотный бурильщик-взрывник начальственного вида. Уложили ее под открытым небом, Шмидта и Сентярева оставили сторожить. Истекали третьи сутки, смены не было.

Палило южное солнце, воздух равнины был недвижим, с упоением стрекотали кузнечики, деловито шныряли занятые делом тушканчики и суслики. Шмидт лежал под палящим солнцем, втискиваясь в клочок тени от штабеля мешков. Аккуратный «директорский» живот пуховой подушечкой поднимался и опускался в такт ровному дыханию. Блестящая пряжка расстегнутого ремня, как стрелка манометра, клонилась то в одну, то в другую сторону. Его напарник — Сентярев — ушловатый непоседа, ловил тушканчиков, привязывал к хвостам капсюль детонатор с куском бикфордова шнура, поджигал и выпускал зверька. Дымящий шнур волочился за скачущим тушканчиком, затем раздавался звонкий хлопок взрыва и хохот Синтика. Шмидт приоткрывал глаз, косил на товарища, сонно ворчал:

— Дурило! Взрывчатка рядом!

Синтик не слушал, скакал и носился на коротких ногах, поднимая песчаную пыль, ловил очередного зверька. Шмидт, зевая, грозил?

— В ухо дам!

Абиш все это видел и тоже захотел повеселиться. Тушканчик с детонатором кинулся к его землянке, старик пугнул его, заставив повернуть в обратную сторону. Зверек поскакал к взрывчатке и спрятался под мешки. Из-под штабеля потянулся голубой пороховой дымок бикфордова шнура.

Синтик резко перестал хохотать и громко икнул. Вскинулся Шмидт, брезентовые штаны с расстегнутым ремнем соскользнули к ботинкам. Сентярев с разинутым ртом и выпученными глазами пробуксовал по песчанику и бросился бежать. Замелькали руки и ноги, придавая крепкому телу форму колеса. Шмидт, резко согнувшись и выпрямившись, подтянул штаны к животу и с воплем ринулся следом:

— Убью, если выживем… Синтик, зар-раза!..

Куда убежишь и спрячешься от пятидесяти тонн на равнине! Глухо щелкнул детонатор в глубине мешков, они не сдетонировали. Синтик упал, кулем покатился по ходу. Хрипя и задыхаясь, рядом рухнул Шмидт, нервно задергался, загоготал. Подушка директорского живота запрыгала и захлюпала, как лопающийся и надувающийся мыльный пузырь.