Олег Слободчиков - Штольни, тоннели и свет

— И здесь та же история… Бурите под скалу?! Сколько же надо взрывчатки, чтобы проработать эдакую махину?

— Десятый год дороги делаю, — приблатненно качнул головой Клюшкин. На его бугристом обветренном лице расплылась насмешка.

Кудаков выдергивал вбитые маркшейдером колышки — разметку скважин, устанавливал их иначе, отходил, щурился, прикидывал, указывал, как и под каким углом бурить. Клюшкин облокотился на станок, закурил, своим видом выражая презрение:

«Тешьтесь, голубки, коли делать нечего!» Главный засеменил дальше вдоль скалы.

— Бурить-то где? — в спину спросил Клюшкин и сплюнул.

— Бурить не надо, — обернулся Кудаков. — Поднимайте снаряд, отгоняйте станок: будете ополаживать склон.

Клюшкин опять мотнул головой, будто вытаскивал из кармана нож.

— Ха!

Краснощекий кивнул ему, как старому знакомому:

— Главный, наверно, взбучку получил от Такырбаса, а тот сверху. Теперь надо делать вид, будто место под врезку тоннеля готово, — пацан сказал и тут же осунулся под взглядом Левы.

Мы отогнали станок, полезли на скалу с легкими оборочными ломами, чтобы сбросить шатающиеся камни. Далеко внизу расстилались тугаи, на полянах видны были пасущиеся дикие козы. Клюшкин смотрел на них, вытирал подшлемником мокрое лицо, восхищенно бормотал:

— Кайф — не работа! Чем пылью-то дышать?.. И кого благодарить? Главный вздрючил Леву, Главного — Такырбас, того, наверное, — министр! Пидор на пидоре! А что выше делается — того ни один кум не знает. И это зовется волей! Ну и жизнь, однако!

К концу смены мы лежали на террасе, защищенные от ветра гребнем скалы.

Пригревало солнце, опять внизу остановился зилок, тупая морда кабины с оскалом радиатора шевельнула ушами-дверцами, на разные стороны выпрыгнули Лева и Кудаков, из кузова скакнул розовощекий мастер, Тихий измученно, враскорячку свесил ноги с борта. Клюшкин толкнул ногой камень, он с грохотом полетел вниз, к машине. Лева и главный замахали руками. Клюшкин потянулся и снова зажмурился на солнце.

После смены нас вызвали в юрту. Там уже сидели Славка-бич и Димка-китаец.

Стол был завален бумагами, Главный и Лева рылись в них, как куры в поисках поклевки.

— Как ополаживание?

— Готово, — щурясь, ответил Клюшкин, смахнул с головы подшлемник и шлепнул им по колену. — Сбросили шатуны. Могу лечь под склон на всю смену.

— Мы с Леонидом Николаевичем только оттуда. Видели вашу работу. Глыбы торчат, местами скала выходит. Все эти «рога» надо убрать взрывчаткой.

Клюшкин недоверчиво хмыкнул, взглянул на Леву. Тот развел руками, показывая, что начальству все видней.

— Ха! Расшевелим склон, потом, сколько ни обирай — сыпать будет, — заспорил было.

Кудаков тряхнул головой в мелких кудряшках, замигал воспаленными глазами:

— Нужно ополаживать… Тоннель — ваши деньги. Вам четверым поручение… Со дня на день приедет комиссия… При свидетелях обещаю, сколько ни проработаете — заплачу по аккорду двадцать рублей в смену.

Но… — Он ткнул оттопыренным перстом в вытяжную дыру юрты. — Надо задержаться после заезда и довести работу до конца.

Клюшкин пожал плечами: дескать, по нынешним временам хорошие деньги, можем и обломать «рога». Начальству видней!

Мы вышли. Стрекотала дэска, привычный дух сгоревшей солярки мешался с запахом сухих степных трав и вареного мяса из столовой. Темнело.

— Я Кудакова давно знаю, — сказал медлительный Димка и закурил: — В карман нассыт и отопрется. Ничего он нам не заплатят.

— Может, и заплатят, — Клюшкин замысловато выругался.

Славка-бич поскоблил небритую щеку:

— Куда они денутся? Выложат деньги, даже если работать не будем — отчитаться-то им надо, а? Остальное их не колышет.

Загрохотало ущелье над рекой. Охала гора, поднимая камни и клубы пыли.

Удушливый запах селитры тек по тугаям, пугая кабанов и фазанов. Зайцы с любопытством смотрели на вонючую тучу, дергали усиками, ловили запах сожженной взрывчатки, привыкали к стройке. Покряхтывая, из своей землянки вылез Абиш. Не отряхивал с себя песок, стал смотреть на тусклый медяк солнца в тучах пыли.

В конце недели, почуяв ухудшение погоды, он привез на скрипучей телеге с умученной лошаденкой десять ящиков водки. Так я впервые увидел старика: не то в чапане, не то в затрапезном демисезонном пальтишке, подвязанном кушаком, в шапке вроде малахая, с пепельной от проседи бородой. С виду ему можно было дать и сорок пять и шестьдесят пять.

— Аксакал! Зачем так много? — удивилась Розихан, продавщица нового поселкового магазина.