Олег Слободчиков - Байсаурская бестия

— Волкам! — вскрикнул приглушенно, непонятно к кому обращаясь.

Будто что-то понял лес. Качнулись острые верхушки елей, замотали длинными ветвями березы, зашелестели листвой осинки. Лес ожил, потеряв интерес к нам, и мы вошли в него как в чужой, незапертый дом.

У самого берега, подмытого течением реки, склонилась к воде молоденькая березка. Алик кивнул на нее, указывая, где подвесить иссохший труп. Я поволок туда тушу по траве. Береза брезгливо затрясла вислыми ветвями. «Обидится!»- подумалось вдруг. И Алик, как-то виновато озираясь, махнул рукой, останавливая меня, шагнул в другую сторону, откуда старая береза со щербатым оскалом корней с вожделением поглядывала на жертву.

Он воткнул нож между костей. Нож, которым резал хлеб. Я скривился от брезгливости и продел в прорез веревку. Алик, мельком глянув на меня, усмехнулся, бросил нож в лужицу воды. Вдруг лицо его покривилось. Он резко обернулся. И мы увидели рядом с лужей, тоненький, беззвучно колышущийся фонтанчик родника, оскверненный поганым ножом.

Мы повесили тушу на старую березу. Алик старательно отмыл и оттер песком лезвие, не оглядываясь, пошел вон из леса. Я двинулся за ним, спиной ощущая, как деревья, тяготившиеся нами, облегченно и весело закачали ветвями.

С неделю я не давал Алику пользоваться его ножом за едой, не брал в руки хлеб, если он разрезал его. Потом неприязнь прошла и забылась. С месяц на старой березе сидело воронье, возмущалось на весь лес и пачкало принесенную тушу: высохшие пряди мяса ни оторвать, ни проглотить. Вскоре и вороны забыли о примане.

Судя по следам, волки долго обходили стороной старую березу: убитое неизвестно кем таило опасность. Но как в человеке со временем пропадает брезгливость к чужой, чужим пахнущей одежде, если ее долго носить, так и волки к зиме привыкли к мясу, висящему на дереве.

Наверное, им стало казаться, что оно висела здесь всегда, потому что тут их исконные лежки. Исчезни старая береза с тушей, я думаю, это бы очень насторожило волков.

Все это было летом и осенью. А сейчас стая Хромого переправилась вброд через обмельчавшую речку. Пахнуло в волчьи морды острым духом свежей золы: бревенчатый сруб избы виднелся среди деревьев.

Хромой чаще стал метить границу: злобно скреб снег когтями, хотя и человек, который ходил без ружья, и сам вожак одинаково нагло и упрямо нарушали ее при первой необходимости.

Поляна перед лесом была покрыта ровным слоем снега — ни одного следа не было на ней. Притихли, будто вымерли, сороки и вороны. Лес казался спокойным и безопасным. И вдруг вожак резко остановился перед кустарником. Сел на куцый хвост и замер, пристально рассматривая что-то перед собой. Сидел он долго, даже снег подтаял под седалищем, а ночью схватился тонкой корочкой льда с ворсинками шерсти. Стая за его спиной послушно расселась полукругом. Терпеливо ждала.

Куст как куст. Ветки. Слабый запах полыни и чабреца, чуждый лесу, но привычный в здешних местах, а сквозь него едва веял другой — странный и опасный дух, от которого под языком вожака выступала и скапливалась кислинка. Так уже было когда-то в его жизни: запах, кислая слюна под языком, потом острая боль. Хромой осматривал ветку за веткой. Одна была не такой, как все. Опасный запах шел от нее.

Первым не выдержал сеголеток. Он еще помнил, как кусал Хромого за уши, за хвост и тот терпеливо сносил шалости. Волчонок упал на брюхо перед старшими добытчиками и пополз к вожаку, потянулся, лизнул лапу сосредоточенного волка, хотел вылезть вперед, но получил резкий тычок лбом и отлетел в сторону. Вожак не признавал родства. Рваная Ноздря куснул зарвавшегося щенка, затем — Кривой. Сеголеток отбежал по следу стаи дальше всех, и там обиженно повизгивал.

Кривой от нетерпения перебирал снег лапами. Виднелась черная туша на старой березе. Одноглазый волк помнил, что, если изловчиться и подпрыгнуть, на когтях и в зубах останутся волокна провяленного мяса.

На этот раз он надеялся прыгнуть выше, ухватить крепче, чтобы вся туша стала его добычей.

Кривой опасливо зашел сбоку и кинулся вперед вожака по чистому снегу. Острая боль захлестнула живот и спину, остановила его на месте.

Волк захрипел, подпрыгнул, выгнулся и вцепился зубами в свое бедро.

Боль не отпускала. Стая не двигалась, пока не было ничего подозрительного вокруг. И только один из них запутался в кустах.

Кривой снова скакнул вперед, прорываясь на чистый не вытоптанный снег. Поясницу сдавило так, что моча брызнула на лапы. Кривой тявкнул и начал рваться без разбора во все стороны, ломая ветки и кусты. А живот сжимало все туже.