Олег Слободчиков - Сын леса

— Надо, Алик! Не обижайся, мне с тобой хорошо… Мы еще увидимся. Да и Витька сегодня вернется, мало ли что потом Людке придет в голову.

Алик вытащил из банки окурок, чиркнул спичкой:

— А мне показалось, вы так любите друг друга, — усмехнулся он.

— Да уж… Двенадцать сволочей в одной камере — какая любовь? — сказала она с жесткой усмешкой, но тут же отвела похолодевшие глаза, ткнулась лбом в его плечо: — Давай заработаем денег и уедем куда-нибудь…

— Зачем? — он удивленно пожал плечами. — Хочешь я тебе настоящий дом построю… А ты мне родишь пять сыновей и пять дочерей, похожих на тебя. А что, я в лесу всегда деньги заработаю, было бы для чего.

Она вздохнула, улыбнулась, ничего не ответив на его робкое предложение.

— Кстати, — отстранилась, глядя в сторону, — займи мне пятьдесят рублей.

Алик, пошарив рукой на полке, протянул ей смятые деньги.

— Бери все. До весны я все равно в город не поеду! А ты куда собралась? У вас-то там, — кивнул на гору, — деньги зачем?

— Они везде нужны, — суховато отрезала Анна. В глазах ее вспыхнул и затаенно погас знакомый блеск, характерный для глаз хронических алкоголиков.

Она смущенно опустила голову, будто догадалась, что замечена в чем-то непристойном, аккуратно положила деньги в карман куртки.

Алик проводил ее до кулуара, помог пристегнуться к беседке. Почти всю дорогу она молчала, а прощаясь, оживилась, и даже как-то запросто хохотнула:

— А ты действительно похож на медведя!

Первым делом Алик поставил за печку флягу с дрожжами и сахаром. Виктор пришел через пару дней, мрачный и усталый.

— Есть что-нибудь? — с порога крикнул Алик, увидев его на тропе.

Он поднял руку, показывая два растопыренных пальца, тяжело ввалился в избу и бросил у порога рюкзак. Алик весело подкинул дров, поставил чайник на огонь, вытряхнул на пол две волчьи шкуры, стал их рассматривать.

— Стрелял? — сунул палец в пулевую дыру.

Виктор хмуро кивнул. Веселым его и прежде нельзя было назвать, но тут в угрюмости было что-то иное. «Неужели насчет барса что-нибудь заподозрил?» — смутился Алик, но расспрашивать об этом не стал.

— Пить будешь? — кивнул на флягу. — Молодая еще, но можно уже, если душа горит. После переходов хорошо пьется.

— Буду! — Виктор бросил на полку шапку.

Алик нацедил ему литровый ковшик, налил и себе в стеклянную банку.

Колонист неторопливо осушил ковш и хмуро закурил.

— За удачную охоту! — звякнул своей банкой по пустому ковшику Алик, выпил большими зычными глотками и спросил:

— Что как побитый?

Виктор молча пожевал лепешку, сам подлил из фляги в ковшик.

— В гробу я видел такую охоту, — пробурчал. — Вот эту маленькую, — кивнул на шкуру под ногами, — задушил. — Он выпил еще, не дожидаясь товарища. — Подхожу — сидит. Живая. Глаза затравлены, как у собаки. Я чуть было о ней плохо не подумал. А она, сеголеточка-девчушечка, до кости грудь петлей разорвала, боролась за жизнь, как настоящая волчица. — От дурной, невыстоявшейся бражки и от усталости Виктор на глазах хмелел, язык его начал заплетаться. — Там густой кустарник: дубиной не размахнуться, не ударить. А я с дуру вместо ружья тот самый обрез взял. Думал, все равно не охочусь, с ним полегче ходить. Три раза стрелял, в упор, изранил всю. Она уже еле на ногах стоит. Я продрался сквозь кустарник, с полутора метров… Картечью. Она уже ждала, бедная, когда ее прикончу, смотрит… Морда в крови, глаз вытек, а живая. И как завоет… — Виктор смахнул слезу рукавом, высморкался в платок. — Будто в лицо мне плюнула. Кинулся я через кусты, думаю — покусает, так мне и надо. И удавил ее, девочку, а обрез в реку бросил… Не для меня все это.

Здоровенный мужик сидел на нарах и всхлипывал. Алик захохотал, катаясь по нарам, на душе у него потеплело: нет, не Виктор обстреливал его возле каньона.

— Такой амбал, а волчицу ему жалко, — сквозь хохот просипел он. — Я думал — тебе человека убить плевое дело. Как ты тогда купца отделал?!

— Так то человека! — сказал Виктор, вытягиваясь на нарах. — По-моему, каждый нормальный мужик должен посадить дерево, родить ребенка и убить подонка. — Лютой жестокостью повеяло от него, жуткий мрак шевельнулся в замутневших глазах. Хоть и шумел в голове хмель, а мурашки пробежали по спине Алика.

— Ничего себе, фотограф! — пробормотал он, перестав смеяться, и подлил себе в банку, а ему в ковшик. — Только теперь я усек, что в тебе не понимал: обычно такие здоровяки — добрые, а ты… Ну, даешь… Котяра. — Он толкнул товарища в плечо: — Эй, Вибрам, давай еще бухнем?!