Олег Слободчиков - Чертов узел

Свиньи жались возле загона, внутрь не заходили. Черная полоска волока с поблескивавшей струйкой крови тянулась от сарая. Виктор кинулся по ней и увидел мелькнувшую тень человека, зверя ли. Выстрелил с одной руки, прижав локтем приклад к бедру, бросил факел на землю, перезарядить ружье было нечем. В нескольких шагах лежал мертвый подсвинок с кровоточащей дырой на шее.

— Эй ты, урод! — рука привычно скользнула по поясу и, не обнаружив на месте ножа, беспомощно сжалась в кулак.

Виктор сбегал в дом, схватил нож и патронташ. Вернулся к догоравшему факелу, подхватил его, походил кругами среди кустарника — подсвинка не было. Он сделал еще несколько кругов, но так и не найдя его, вернулся к загону. Затем несколько раз ходил в известном направлении — ни убитого подсвинка, ни брошенной второпях гильзы. Выругался:

— Хоть бы луна!

Темно — хоть глаз коли. Подсвинка могли забрать вернувшиеся воры, его могли утащить и сожрать собратья. Ничего не оставалось, как бросить на землю погасший факел и вернуться в избу. Он разделся, поставив у изголовья заряженное ружье, пригасил лампу и лег, прислушиваясь к возне за стеной.

Алексей вернулся через две недели. Привез муку, крупы, макароны, подсолнечное масло. Хохоча, вытащил из мешка пару преогромных галош, приговаривая, что если их надеть на ботинки, след будет вполне человеческий — будто карамаймуна обули. После города он был весел.

— Нет твоего размера — хоть заищись. Я заказал знакомым продавцам болотники и литые резиновые сапоги. Обещали помочь… Куда к черту, отрастил лапу, — снова загоготал он. — На заказ шить надо. Пошляйся в гонконгских. Кому какое дело, что след у них необычный, — не медвежий и ладно. Я уже намекнул кому надо, что в моих местах бывают странности: еле отвязался от одного корреспондента, который про домового писал. Приедут, никуда не денутся. Облапошим «чайников», продадим свиней и… «Пора на север!» — с пафосом пропел он.

Кроме продуктов, одежды и галош Алексей привез ящик водки, ставшей в городе большим дефицитом. В селах тем более ее не было. Перетаскав груз в избу, он запер дверь.

— Бежать надо, — стал поторапливать Виктора. — Скоро заявятся гости, начнут выпытывать и вызнавать, что я привез. Не дай бог, кому-нибудь из местных сто грамм нальешь — после до утра не выпроводишь и на всю округу обиды — одному налил, другому нет… Азия!

С бутылкой и закуской друзья ушли в укромное место на берегу Байсаурки. Кончался знойный день. Зашло за вершины хребта солнце. По долине реки заструилась отрадная прохлада. Скромно попискивали комары.

— Ну, будем здоровы! — Виктор с жадностью выпил, отдышался и притих, ожидая первой хмельной волны. Напряжение последних дней и недель, раздраженное уныние и беспричинная тоска мало-помалу, стали отпускать.

— Говорят, уныние — грех! — крякнул он, шумно занюхивая выпитое душистым огурцом.

— Водка тоже от беса, — устало взглянул в свой стакан Алексей. — Но иногда чертовски приятно посидеть за бутылкой и поговорить с близким человеком в хорошем месте.

Он снова неприязненно заглянул в стакан, вздохнул и выпил залпом.

— Я тут без тебя пробовал Библию читать: так, с пятого на десятое, — похрустывая огурцом, начал Виктор. — Одно понял: где сидишь, там и сиди — не дергайся. Начальство не ругай и местных чурбанов не осуждай. Для Бога, что эллин, что иудей — без разницы.

Алексей передернул плечами, посопел, морщась, пожевал перо лука и повеселел:

— Во-первых, не эллин — в смысле грек, а еллин — еврейская диаспора, живущая среди язычников, как мы с тобой среди казахов. Теперь чувствуешь, как смысл меняется? Для Бога нет разницы между русским, живущим в России, и русским, живущим в Казахстане. И тех и других он любит одинаково. Но любит нас с тобой, а не моего соседа Шаутена — вот в чем дело!

Виктор хмыкнул, не зная чем возразить, а возразить хотелось. Он вальяжно вытянулся на спине, закинул руки за голову, повеселевшими глазами глядя в сереющее небо. Сгущались сумерки.

— Скажи еще: Иисус Христос — такой же как ты националист? — пробормотал под нос.

— Вот именно! — заводясь, громче заговорил Алексей. — И патриот, и националист! Внимательно надо читать такие великие книги, над которыми лучшие умы думают два тысячелетия!

Виктор беззвучно затрясся от смеха:

— Ну, поехали, интеллигенция кухонная! Наливай по второй, пока дух на подъеме.

— Над чем балдеешь? — с ноткой обиды в голосе задиристо тряхнул головой Алексей. — Нам по сорок лет скоро — срок, а не знаем элементарного, на чем стояла тысячелетняя Русь. Плакать надо. Что мы строили там? — кивнул в сторону верховий реки и белеющих вершин. — Русскую общину? Вот! — сложил кукиш и поводил им перед носом друга. — Потому и построили хипповский кибуц. И так будет до тех пор, пока не вернемся к истокам, к вере предков. И Ветхий, и Новый Заветы пронизаны одной сквозной идеей — идеей единения нации по крови и духу: брату своему прости все, прощай всегда. Долги брат не может или не хочет отдать — прости через семь лет. Но иностранцу — никогда, ни долга, ни обиды, ни оскорбления. «Проклят, кто тайно убивает ближнего своего», но не врага.